— Хороший, в прошлом году отстроили, — проговорил Бабошка. — Теперь уже и бригады радиофицированы на сто процентов. Передаем Москву и Минск, а вечером председатель выступает…
— Как выступает?
— Дает наряды бригадирам, освещает ход работы и приказы…
— Каждый день?
— Каждый день…
Запыхавшись, подошел Головко. На его маленьком вспотевшем лице застыло выражение тревоги и озабоченности. На ногах у фельдшера, несмотря на летнюю пору, были бурки с галошами…
— Я по машине узнал, что вы приехали, — промолвил он, здороваясь. — Ждали вас на той неделе, но дожди, по нашей дороге не проедешь…
— Надо ремонтировать дорогу, — сказал Николай Иванович, вставая. — А то про нее уже сказки слагают…
— Надо, — согласился ветфельдшер. — Давно надо. Но ведь…
Бабошка тоже поднялся и стоял растерянный, не зная, оставаться ему или пойти. Он, видно, хотел еще что-то сказать и не отваживался.
— Комсомольцы в вашем колхозе молодцы, — заметив растерянность хлопца, сказал Николай Иванович. — Их нужно поддержать. Завтра будет партийное собрание, и вы все приходите. Там поговорим обо всем.
— Так это же партийное собрание, — не понял юноша.
— Твой отец был смелее, — Николай Иванович, может, сам не замечая того, перешел на «ты». — Мы, брат, когда-то умели добиваться чего хотели. С секретарем райкома относительно мировой революции спорили, а духовые инструменты, если бы пришлось, вырвали бы у самого господа бога. Так что поговори с комсомольцами, и завтра выкладывайте на стол все свои обиды. Будет открытое партийное собрание, приходите…
Юноша бросил благодарный взгляд на секретаря райкома и попрощался. Он повеселел, исчезла скованность движений и жестов.
— Мать в школе работает? — спросил Николай Иванович.
— В школе, — ответил юноша, вскинув красивые стрелы бровей. Он смотрел на секретаря райкома с нескрываемым любопытством. Но этого любопытства Николай Иванович уже не замечал. Он начал с Головко разговор о деле, ради которого и приехал в Полыковичи.
Со своим давним другом Артемом Чижевским Николай Иванович встретился в первый же день приезда в район. Встретились они возле райкома, где в этот день должна была состояться районная партийная конференция. Каменное здание райкома, высокие деревья вокруг, целая улица таких же каменных, на городской манер возведенных домов — все это было новым, незнакомым для Николая Ивановича. Он помнил местечко иным: с пыльной базарной площадью, с приземистыми деревянными погребками, которые назывались «магазинами», со скрипучим дощатым тротуаром. Будущий секретарь райкома с любопытством осматривал эти явные признаки прогресса бывшей глуши, и его охватывало какое-то противоречивое чувство. Едучи в район, он, должно быть, подсознательно надеялся увидеть его прежним, пережить радостные минуты встречи со знакомыми местами. Чего-то он не учел. Местечко похорошело, оно называлось теперь городским поселком, а сам он, безусловно, постарел. Жизнь идет вперед…
В эти минуты раздумья Козаченка окликнул по имени Артем Чижевский. Его не узнал бы Николай Иванович, если бы тот не подошел первым.
— Говоришь, круг замкнулся? — сказал полыковичский председатель. — Был редактором, был секретарем обкома, был директором института, а теперь снова в тот самый район, где когда-то составлял частушки про попа? Сам или послали?
Артем Чижевский ничем не напоминал того ершистого, неистового комсомольца, каким его помнил Николай Иванович. Были в его осанке, лице, голосе твердость, сила и нечто такое, что свидетельствовало об убежденности человека в своей правоте, о том, что этот человек познал уже всю мудрость и сложность жизни.