Тополя нашей юности

После окончания техникума Панасюк с мандатом корреспондента газеты ОСОАВИАХИМа объездил Сибирь, Украину, был на Кавказе и на Севере. Так он проездил три года, а затем пошел в армию. И тут, пожалуй, начинается самое интересное в его жизни. Ему необычайно повезло на боевые походы. Начал он их около озера Хасан и реки Халхин-Гол. Возле далекого монгольского озера Буир-Нур Панасюка рубануло осколком стали, сваренной где-нибудь на японском острове Хоккайдо. Лечился он в Белоруссии. Только что женился, стал работать в заводской многотиражке, и снова в дорогу. Начался поход в Западную Беларусь. Нужно было защищать родных пинчуков и наднеманцев. Не обошлось без Панасюка и тогда, когда, настроив перед самым Ленинградом дотов, заартачился белофинский генерал Маннергейм.

Незадолго до нападения Гитлера Панасюк работал редактором районной газеты под Брестом. Напал Гитлер, и редактор в четвертый раз пошел на войну.

Повоевал он не больше года, и его послали в Беларусь, к партизанам. Так очутился Панасюк в Березняках. В район привез портативную печатную машину и с конца сорок второго года начал выпускать эту самую районную газету.

Такова была биография Панасюка. Вначале у меня возникла мысль, что это непоседливый человек, что он привык к перемене климата, что его, должно быть, влечет в новые, неизведанные дали.

Но никакие дали Панасюка, кажется, не влекли. Он радовался, что наконец попал в тихие Березняки и что работает редактором районной газеты. Учиться не собирался, о повышении по службе не думал.

— Для меня цыганское солнце больше не светит, — не раз слышал я от Панасюка. — Хватит, наездился, насмотрелся. Пять лет на одном месте — это уже оседлость. Меня здесь теперь даже все собаки знают. Не брешут и не кусают. Хорошо, брат, жить на одном месте.

Панасюк решил строить дом. Свой собственный. Меня это известие вначале даже как-то оскорбило. Как же это так — редактор, и вдруг построит дом, обзаведется хозяйством? Нет, в рамки моего идеального героя такой человек не вмещался. Далеко ему до настоящего, идеального героя. Ведь он тянется к покою, к какой-то обывательской мещанской жизни.

Но Панасюк был хорошим человеком, и спустя некоторое время я сделал для него небольшую скидку. Я провел на скрипучем редакционном диване много ночей, и ни разу Панасюк не оставил меня без подушки. Таким доброжелательным он был не только по отношению ко мне. Корреспонденты республиканских газет, радио, телеграфного агентства, нашей газеты — мы сообща продавливали старый редакционный диван. Березняки были именно тем пунктом, который лежал на пути к другим интересным районам, и недостатка в корреспондентах здесь никогда не ощущалось. Но ни разу не слыхал я, чтобы Панасюк жаловался на то, что его редакция стала перевалочной базой. У него одалживали деньги, звонили по редакционному телефону, ночевали — все это редактор считал обычным делом.

Семья же Панасюка занимала небольшую комнатку в самой редакции. В этой комнатке пахло типографской краской, сюда доносился тот многоголосый гомон, который с утра до ночи не затихал в редакции.

Старший сын Панасюка Пятрок ходил уже во второй класс. Сидеть дома он не любил, так как приходилось нянчить младших братьев Ивана и Колю, поэтому он все свободное время старался проводить на улице. Возможно, по этой причине он так рано избрал профессию, которой решил посвятить жизнь. Пятрок твердо решил стать футболистом. Учился он не очень хорошо, считая, что излишняя ученость футболисту не нужна.

По редакции свободно расхаживал средний сын Панасюка пятилетний Иван. Это был человек более спокойный и уравновешенный, который тем не менее проявлял определенную склонность к газетной работе. Когда в редакторском кабинете не было отца и звонил телефон, Иван брал трубку и неизменно отвечал: «Тата в лякоме».

Однажды, пробравшись в печатный цех, он дотянулся до наборной кассы и присвоил полную горсть литер. Иван проглотил тогда три буквы «i», в чем признался только на третий день. Медицинское вмешательство не потребовалось. Хлопец без всякого вреда для здоровья переварил шрифт.

Самый младший, Коля, никаких талантов пока что не проявлял. Он лежал в плетенной из лозы люльке и добродушно смеялся беззубым ртом. Окружающий мир ему, видимо, нравился.

Панасюк любил своих сыновей и гордился ими. Уже спустя некоторое время до моего сознания дошло, что, может быть, и строительство дома он задумал ради них. Стоило дать больше простора этим трем молодцам, ощущавшим острую необходимость бегать и кричать.

— Знаешь, брат, я и сам не заметил, что обновляю дом Романовых, — любил шутить Панасюк. — Петр, Иван, Николай — это же все известные русские самодержцы. Не хватает только Екатерины и Елизаветы.

— Без твоей Екатерины хоть уши затыкай, — вмешивалась в разговор жена Панасюка, маленькая и спокойная в движениях женщина. — Только пусть не хвалится — какой он батька. Я ведь всех детей без него народила. Первым ходила — он в армии был. Иван родился в лесу, в партизанах, — его тогда в бригаду зачем-то вызвали, только через три дня вернулся. Коля уже теперь, после войны родился, а его также дома не было. На курсы послали. Телеграмму мне прислал.

— Хлопцы моей крови, ничего, — отбивал натиск жены Панасюк. — Это хорошо, что своими силами на свет пробиваются.

Вскоре Панасюку, как участнику войны, дали лесу на постройку хаты. Выделили ему и участок на окраине Березняков. Участок попался хороший — с него открывался вид на широкий луг, который тянулся до самого бора. Случилось так, что в тот день, когда Панасюку перевозили лес, в Березняках собралось сразу трое нас, корреспондентов. Был здесь корреспондент республиканской газеты, корреспондент телеграфного агентства и я. Все мы пользовались редакционным диваном, не раз сидели и за столом у Панасюка и, естественно, сочли своим кровным долгом помочь редактору. Был объявлен субботник, и мы втроем дружно двинулись на участок, где сгружался лес. Панасюк обрадовался: разгрузчиков нанимать не потребовалось.

— Для вас, братки, целую комнату в своей пятистенке отведу, — угощая нас вечером, обещал Панасюк. — Даже стол поставлю. Сидите себе и пишите. Хватит вашему брату по гостиницам отираться.

Панасюкова пятистенка росла между тем не очень быстро. Прошло, может, полгода, пока на строительную площадку пришли первые плотники. Зато на соседнем участке строительство шло куда спорней. Лес туда привезли в то же время, когда и редактору, но там уже, словно гриб-дождевик, поднялся ладный домик, в котором не хватало только окон и дверей.