День был летний, пасмурный, низко над землей плыли тяжелые рваные облака. Последнюю неделю безостановочно лил дождь, и дорогу развезло. Иван, подняв капот и что-то насвистывая, копался в моторе, а Николай Иванович нетерпеливо похаживал по обочине. Окрестности по радовали глаз. По обеим сторонам дороги лежали скошенные луга: трава, оставшаяся в рядах, порыжела от дождя. По прокосам о независимым видом шествовали два аиста, тыча время от времени своими красными клювами в землю. Где-то в березняке, вплотную подступавшем к лугу, ревела корова. Было холодно и неуютно, будто на землю ступила поздняя осень.
— Сели в лужу, — проговорил Николай Иванович, занятый какими-то своими мыслями.
— Поехали! — весело крикнул Иван. — Молитесь богу, чтобы не сели около моста.
«Газик», погрузившись до самого радиатора в воду, медленно преодолевал лужу. Наконец машина выбралась на хорошую колею.
— Мне медаль нужно дать за работу, — сказал Иван, поворачиваясь к секретарю и подмигивая неизвестно кому. — Сорок тысяч на этой балалайке наездить — не шуточки. Ее списывать хотели, а я земной шарик на ней обкрутил, если мерить по экватору. При одном капитальном ремонте и без единого выговора…
Секретарь улыбнулся. От этого его утомленное, немолодое лицо с двумя резкими морщинами, начинавшимися возле уголков губ, стало красивее и добрее.
— Выговор, допустим, ты еще можешь заслужить, — сказал он. — Сделаешь еще одну посадку посреди лужи — вот тебе и выговор.
— Не-ет! — запротестовал Иван. — Хотите моим же пальцем — да в мой же глаз. Чижевскому выносите выговор, а не мне. Эту дорогу не ремонтировали с того времени, как стоит белый свет. По ней танк не пройдет, не то что несчастный «козел». Чижевский начальства не любит, поэтому и дорогу не хочет ремонтировать. Чтобы меньше к нему ездили…
— Ну, ты скажешь…
Впереди показался перекинутый через речушку деревянный мост, а перед ним огромная, через всю дорогу, лужа. Иван сразу онемел. Лицо его стало злым, а руки будто прикипели к баранке. «Газик», гоня перед собой волну мутной, грязной воды, осторожно проходил опасное место. Уже на середине лужи шофер вдруг включил газ, и машина мгновенно выскочила на деревянный настил моста.
— Так Суворов брал крепости, — с нескрываемой гордостью заявил Иван, правой рукой вытирая вспотевший лоб, а левой держа руль. — Главное — решительность и натиск…
— Стратег, — сказал секретарь. — Ты действительно когда-нибудь получишь медаль…
Дорога пошла лесом. Ветви раскидистых берез и ольхи нависли над самой дорогой, густой белый туман, выползая из лесных низин, окутывал все вокруг. Пахло гнилью и грибами. Крупные капли воды, спадая с листьев, барабанили по брезенту, которым была обтянута кабина «газика».
— Я говорю правду: Чижевский не любит начальства, — говорил Иван. — Знаете, как называют теперь «Красный восход»? Полыковичская автономная республика. В прошлом году Чижевский такой номер отколол. Этот мост проломился от трактора, так он его не ремонтировал до тех пор, пока не кончил сев. Из района в Полыковичи за всю весну пробрался только Тимофей Петрович. Довез я его до этого моста, он здесь разулся, сбросил штаны, и, дай бог здоровья, босиком по воде. Уже с другого берега крикнул мне, чтоб я приехал за ним через два дня. Тогда же и эта история с коноплей выплыла наружу. В газете уже позже писали, когда мост отремонтировали, корреспондент специально приезжал проверять факты…
Секретарь райкома Николай Иванович был в районе новым человеком, и потому Иван каждую поездку угощал его своими рассказами и наблюдениями. Иван крутил баранку райкомовского «газика» четыре года и многое знал. Николай Иванович знал меньше, если иметь в виду ту сторону жизни, о которой мало говорят на бюро и редко пишут в газетах. Избрали Николая Ивановича первым секретарем полгода назад, после того, как его предшественник, Тимофей Петрович Назаров, пошел работать председателем колхоза. Сказать, что новый секретарь совсем не знал района, которым он приехал руководить, нельзя было. Когда-то, почти тридцать лет назад, в этом районе Николай Иванович только-только начинал свой служебный путь. Окончив курсы политпросветработников, занимал он в те далекие годы первую свою должность заведующего избой-читальней в этих самых Полыковичах…
Въехали на пригорок, с высоты которого открылась деревня. Расположенная в ложбине, она имела четыре улицы, напоминавшие издалека грани правильного четырехугольника. Хаты, хлевы, заборы, колхозные фермы — весь облик деревни еще не утратил признаков постоянной перестройки и доделки. Рядом с низенькими, поставленными на скорую руку хатками стояли новые срубы, возводились новые общественные строения. В одном дворе перебирали хлев, в другом — копали колодезь. Кое-где поднялись уже молодые сады, но зелени, деревьев здесь еще не хватало. Полыковичи во время оккупации были сожжены фашистами, об этом мог догадаться каждый, кто был знаком с деревенской жизнью.
— Ужинать будем здесь или дома? — спросил Иван, останавливая машину возле правления колхоза, большого нового здания, в котором помещались также клуб и радиоузел.
— Заночуем, — коротко ответил секретарь. — Может быть, еще и завтра не выедем.
— Ясно, — сказал шофер, придав своему лицу выражение безразличия. Он подогнал машину к забору, выключил мотор и вытащил из-под сиденья толстую книгу без обложки.
Николай Иванович зашел в правление. В первой большой комнате стояли три стола. За средним сидел бухгалтер, молодой еще человек в военной гимнастерке, за двумя боковыми — две девушки. Деревянная перегородка отделяла бухгалтерию от кабинета председателя.
ebooksa