Но теперь мне все равно.
Мы с Пэтти останавливаемся в дверях и пораженно разглядываем груды газет, журналов, конвертов и высящуюся среди этих груд дешевую садовую мебель, по цвету – точь-в-точь глаза белого кролика.
Розовый и капелька желтого.
Полный набор мебели для патио – на этикетке, которая торчит из дешевого металлического стула, написано «цвет: мужественный лососевый», – продавил явственные отметины на ковролине, которым застелена комната.
Я делаю шаг вперед, чтобы Патти могла закрыть дверь, и вижу рядом нераспакованный уличный зонтик в мутном пластике.
Он прислонен к стене.
Я чувствую, как ему грустно.
По узкому проходу между вещей Патти идет в кухню. Я – следом.
Повсюду на столах высятся горы небрежно сполоснутых поддонов, в каких разогревают готовую еду в микроволновке. Сбоку – покосившиеся пирамиды красных одноразовых чашек.
Я понимаю, что очень мало видела, как живут другие люди.
Я никогда прежде не видела гаража, который походил бы на жилище семейства Нгуен, а глядя на квартиру Делла, я сознаю, что люди проживают целую жизнь так, как мне и в голову не пришло бы.
Делл Дьюк явно избрал нестандартный путь.
Если у него такое творится на виду, то что же тогда в шкафах? Мне становится любопытно.
Должно быть, эта же мысль приходит в голову Патти, потому что она выходит из кухни, преодолевает завалы в гостиной и идет обратно в тесную прихожую.
Я иду следом.
Осторожно.
В таком странном месте того и гляди выскочит какая-нибудь экзотическая зверушка – из тех, которых дома держать незаконно, но ее все равно покупают в задней комнате зоомагазина под влиянием момента, а потом выпускают в переулке, потому что у зверушки выросли бритвенной остроты когти или непомерный аппетит.
Дверь в первую спальню закрыта, но Патти решительно поворачивает ручку и входит в комнату.
В комнате Делл запихивает в нейлоновый чехол засаленный спальник.
Трупов нет.