Деятельность иконописной мастерской имела не столько хозяйственное, сколько просветительское, миссионерское и художественное значение. Возрождение русского иконописного искусства стало одной из задач Миссии. Создателем и первым заведующим мастерской был энергичный и опытный хозяйственник И. И. Ободнев, которого в 1943 г. сменил освобожденный по ходатайству Управления Миссии из лагеря военнопленных художник-реставратор и архитектор Н. Д. Сабуров. Первоначально небольшая иконописная мастерская была устроена в помещении Управления Миссии на Застенной ул., 8. Помимо капитальных иконостасных работ, мастерская снабжала многие приходы голгофами, плащаницами и хоругвями. Рост производства требовал увеличения штатов, и в ноябре 1942 г. в мастерской уже работало 14 человек. Продукцией мастерской торговал специальный магазин[683].
Не только в хозяйственной деятельности Миссия встречала в своей работе значительные препятствия. Множество самых разнообразных запретов со стороны оккупационной администрации приходилось преодолевать в преподавании детям Закона Божия, душепопечении и оказании помощи военнопленным, о чем еще будет рассказано. Сталкивалась Миссия и с другими ограничениями властей. Так, по распоряжению Псковской комендатуры священникам было запрещено устраивать венчания до официальной регистрации брака. Нарушение запрета каралось денежным штрафом до 500 рублей. В ноябре 1942 г. в Рейхскомиссариате «Остланд» была проведена акция по мобилизации металла, в том числе снятию и переплавке части церковных колоколов[684].
Особенно много возмущений верующих и духовенства вызвали попытки в декабре 1941 г., следуя директиве из ведомства Розенберга, ввести в некоторых городах (Остров и Струги Красные) вместо принятого в Русской Православной Церкви юлианского григорианский календарь. Местные власти даже грозили священникам Миссии за неподчинение привлечением к ответственности. Видимо, подобные попытки предпринимались и далее, но без всякого успеха[685]. Не случайно отец К. Зайц в своем упоминавшемся обращении осенью 1942 г. писал: «Чтобы обеспечить канонический порядок церковной жизни в освобожденных русских областях, необходимо: а) сохранить каноническую принадлежность православного населения и церковной организации этой территории к Русской Церкви. б) не препятствовать и не изменять цикл богослужений, которые совершают по юлианскому календарю и восточным пасхалиям»[686].
Священник Г. Тайлов отмечал в своих воспоминаниях, что осенью 1943 г. во время фортификационных работ на реке Великая нацисты, несмотря на его протесты, разрыли могилы священников, погребенных у Печанской церкви. Дом отца Георгия был превращен в казарму, а на противоположном берегу реки сожжены все деревни, так как там иногда появлялись партизаны. Отец Алексий Ионов в декабре 1942 г. с возмущением докладывал Управлению Миссии о том, что немцы в праздничный церковный день в одном из приходов после богослужения ворвались в деревню и разграбили хлеб[687].
Отцу Алексею приходилось выдворять из храма немецких солдат, часто приходивших во время богослужения в головных уборах, отстаивать в штабе дивизии право совершать богослужения по юлианскому календарю. Во время отпевания заживо сожженной русской семьи он, обратившись к людям, собравшимся вокруг своего пастыря в горькую минуту, обличал страшные преступления, которые становились нормой в так называемой «Новой Европе». «Если мы будем молчать об этих преступлениях, камни будут вопиять к небу!» — «С такой Европой нам не по пути!» — так закончил отец Алексий свою проповедь «среди слез и рыданий, наполнивших храм». Эти примеры показывают, что миссионеры в подавляющем большинстве были со своим многострадальным народом, а не «курили фимиам, захлебываясь от восторга», добиваясь снисхождения и лояльности у немецких властей[688].
В то же время Псковская миссия создавалась под эгидой оккупационных властей, и священство ее вынуждено было реагировать на распоряжения германского командования, хотя многие из них фактически саботировались. Миссионеров обязывали в дни начала войны или захвата частями вермахта населенных пунктов устраивать торжественные молебны и крестные ходы, участвовать в вербовке людей на работу в Германию. В частности, в соответствии с циркуляром Экзарха, Управление Миссии 8 июня распорядилось отметить первую годовщину начала войны проведением 21 июня 1942 г. молебствования о даровании победы германской армии.
А в циркуляре митрополита Сергия от 8 июня 1943 г. в связи с годовщиной проведения «земельной реформы» указывалось: «В день Святой Троицы германское командование объявило торжество передачи земли в полную собственность крестьянства, а посему предлагается Управлению Миссии: 1) Дать циркулярное распоряжение всему подведомственному духовенству… специально в проповедях отметить важность сего мероприятия. 2) В Духов день в Соборе, после Литургии, совершить торжественный молебен с участием всего духовенства г. Пскова, предварив молебство же приличествующим словом»[689]. Впрочем, 8 марта 1943 г. в Пскове и Луге уже проводились благодарственные богослужения по поводу объявления аграрного указа для занятых территорий.
По распоряжению отца К. Зайца в начале 1943 г. были собраны и представлены в Управление Миссии сведения о гонениях на Церковь в СССР. Туда же миссионеры передали списки уничтоженных советской властью священников и сведения о молитвенной памяти о них. Всего, согласно показаниям на начальника Миссии, под давлением немецких властей было выпущено 10 циркуляров (из более чем 1000 данных Управлением Миссии).
Различные германские службы — военные, экономические, разведывательные, рассчитывали на то, что через Миссию они смогут получать значительное количество информации. Так, служащие тыловых подразделений вермахта хотели знать не только обо всех категориях собранной сельскохозяйственной продукции, но и о возможностях русского населения увеличить поставки продовольствия для нужд германской армии. В инструкции по работе с русскими священниками, которая была подготовлена в районе действия группы армий «Север» летом 1942 г., говорилось о том, что русские крестьяне могут лгать соседу, старосте, они с недоверием относятся к немцам, как к пришельцам, но никогда не рискнут обманывать местного священника[690].
Первые выпущенные по требованию немцев циркуляры Управления Миссии последовали в марте 1942 г. К этому времени, по свидетельству отца К. Зайца представители Псковского СД неоднократно высказывали ему лично и другим членам Управления свое явное неудовольствие деятельностью Миссии против советской власти. Под давлением СД в начале марта был издан циркуляр с призывом к духовенству выявлять лиц настроенных против немцев и высказывающих недовольство германскими порядками. Однако практическое значение циркуляра было ничтожным. Отец К. Зайц на допросе 10 октября 1944 г. подчеркнул: «Но подобные сведения собрать было и трудно, и опасно и, по существу, нежелательно. А потому большинство священников категорически отказывались исполнять предписание циркуляра». Секретарь и начальник канцелярии Миссии в июне 1942 — апреле 1943 гг. протоиерей Н. Жунда осенью 1944 г. показывал, что в период его секретарства «никаких сведений о неблагонадежных лицах в канцелярию не поступало», и исключение составлял один Амосов, который и членов Управления Миссии, в частности, самого отца Н. Жунду, считал неблагонадежными и доносил об этом в СД. Негативное отношение к подобным вынужденным распоряжениям самого руководства Миссии хорошо видно из слов отца Н. Жунды о его реакции на обнаружение в бумагах соответствующих циркуляров после назначения на должность секретаря Управления: «Все это на меня произвело угнетающее впечатление, но я утешал себя тем, что я служу в городе и ко мне эти циркуляры непосредственно не относятся»[691].
Стремясь держать работу Миссии под контролем, оккупационные власти требовали периодических отчетов о деятельности миссионеров и предоставления церковных статистических сведений. По свидетельству отца Н. Жунды, такие отчеты время от времени давались, но они носили «общий характер без указания на действия отдельных лиц». Выполняя требование о предоставлении отчетов, Управление Миссии 4 марта 1942 г. выпустило циркуляр для настоятелей: «Предписуется Вам, согласно распоряжениям соответствующих учреждений германской власти, возможно часто (не реже чем раз в месяц) доставлять в Управление Миссии подробный отчет о положении в Ваших приходах: о настроении населения, о деятельности городских, волостных и сельских учреждений, о школьном деле, о Вашей деятельности приходско-духовной, просветительской и благотворительной»[692].
В июле 1942 г. состоялось совещание в канцелярии бургомистра Пскова В. М. Черепенкина, посвященное тяжелой продовольственной ситуации, на котором присутствовали и члены Управления Миссии. По требованию администрации они издали 10 августа 1942 г. циркуляр № 383 с просьбой к духовенству в кратчайший срок собрать и предоставить сведения о наличии зерна и овощей в сельских приходах. Согласно показаниям отца Н. Жунды, «циркуляр об урожае» был разослан не более, чем 60 священникам и сведения поступили от 29[693].
Еще в июне 1942 г. Псковское СД стало настаивать на предоставлении Управлением Миссии сведений о партизанах, но встретило фактический отказ. Борьба по этому вопросу продолжалась около года, о чем будет подробно рассказано в другом параграфе. К осени 1942 г. стало ясно, что выпущенные по требованию оккупантов циркуляры на практике духовенством не выполняются, и германская администрация оказала в этой связи сильный нажим на Экзарха Сергия. Владыка в своей беседе с отцом К. Зайцем высказал недовольство и даже, видимо вынужденно, указом от 15 сентября 1942 г. на короткий срок распустил Управление Миссии. По распоряжению Экзарха во второй половине сентября было созвано совещание сотрудников Управления, благочинных и псковских священников, на котором присутствовали 30 человек, «для уточнения деятельности служащих Миссии», в том числе против советской власти. После этого Управление по требованию оккупантов выпустило еще 4–5 воззваний и циркуляров, но эффективность их оказалась столь же небольшой, как и раньше. Так, в ноябре 1942 г. немцы напечатали составленное о. тцомИ. Легким воззвание о добровольном вступлении населения в германские рабочие батальоны. Около 200 экземпляров они доставили в канцелярию Миссии для распространения, но подавляющая их часть так и осталась лежать в шкафу кабинета отца К. Зайца. Были также изданы циркуляры о выявлении священников-самозванцев и снимавших сан, ранее репрессированных советской властью, и последним — циркуляр от 9 июля 1943 г. об определении популярности власовского движения. По свидетельству отца К. Зайца, эти циркуляры доводились до сведения благочинных, но те докладывали о выполнении их «очень редко»[694].
Даже миссионеры (например, отец К. Шаховской) или благочинные (отец Сергий Василевский) демонстративно отказывались служить благодарственные молебны и устраивать крестные ходы в годовщины оккупации населенных пунктов или дни рождения Гитлера. Сам начальник Миссии откровенно сторонился всякий политической деятельности и в этом духе (вопреки некоторым упомянутым циркулярам) наставлял и подчиненное ему духовенство. Так, например, священник И. Молчанов на допросе 20 октября 1944 г. показал, что во время его встречи в Любани с отцом Кириллом и секретарем Экзархата отцом Николаем Веглайсом последний не советовал ему заниматься политикой: «Эту мысль Зайц поддержал полностью, заявив мне, что не дело священника заниматься политикой». На допросах в первые месяцы после своего ареста о. Кирилл сказал, что с представителями СД ему общаться, за редчайшими исключениями, не приходилось и агентом в кавычках его можно считать «только в том, что он давал вышеназванные указания [т. е. упомянутые 10 циркуляров] благочинным и священникам»[695].
Правда, были отдельные исключения, когда священники сами проявляли инициативу и произносили восхваляющие германскую армию проповеди. Таким примером является проповедь с приветствием «освободителей земли российской от нечестивых людей», произнесенная с амвона Казанского собора Луги, по одним сведениям, И. Амосовым, а по другим отцом Н. Заблотским[696]. По свидетельству отца К. Зайца, Амосов даже послал Гитлеру через коменданта с особым адресом «прекрасной работы валдайский колокольчик, найденный где-то в монастыре». Этот самозванец, будучи благочинным, жестоко обращался с духовенством, особенно стариками. В конце концов, Управление Миссии, хотя и не смогло раскрыть самозванство Амосова, временно запретило его в священнослужении[697].
В целом Миссии не удалось полностью взять под контроль религиозную жизнь на оккупированной части Северо-Запада России. В сообщении полиции безопасности и СД от 21 сентября 1942 г. говорилось, что имеются отдельные местности, где служат священниками люди, не состоящие ни в какой связи с Миссией[698]. Уровень церковной дисциплины тоже оставался недостаточно высоким. Пассивная форма протеста против отдельных указаний экзаршей власти стала довольно широко распространенной уже в первые месяцы оккупации. В циркуляре от 17 февраля 1942 г., адресованном благочинным, митрополит Сергий отмечал, что духовенство при богослужении не считает необходимым надевать свои духовные знаки отличия, чем проявляет пренебрежение к епархиальной власти, удостоившей их награды, а в циркуляре от 25 сентября 1942 г. указывал, что духовенство отступает от установленного епархиальной властью порядка поминания светских и духовных властей в положенных местах богослужения и т. д. Всего к концу существования Миссии подписки с обязательством исполнять ее распоряжения, по свидетельству А. Перминова, дали 70–80 священнослужителей (из более чем 200)[699].
Особенно острые конфликты стали возникать, когда после антифашистского Пасхального 1943 г. послания Ленинградского митрополита Алексия Миссия под давлением немцев была вынуждена запретить возносить его имя. В докладе владыке псаломщика С. Д. Плескача говорилось: «Примерно в мае месяце 1943 г. гдовское духовенство прекратило поминать на ектениях митрополита Алексия. Почему прекратило, мы не знаем, но прекратило, а иеромонах Лин продолжал поминать. Тогда его вызвали в Гдов, но он не поехал, а поехал я, и мне там дали такой выговор, что приходится теперь вспоминать с удовольствием. После я узнал от протодиакона Ф. И. Юдина, что будто бы были какие-то листовки за подписью владыки к немецким войскам с призывом прекратить бойню. В это время приехал новый благочинный из Латвии Алексий Ионов, который на литургии не поминал нашего митрополита, а только Сергия. Как только кончилась литургия и когда христиане подходили к кресту, — не знаю, почему, между иеромонахом Лином и новым благочинным получилась перекидка, и иеромонах Лин уличил его в том, что он находится в Ленинградской епархии, забыв закон о правящих иерархах, за что иеромонах Лин чуть не поплатился приходом, но христиане заступились за него, и дело прекратилось… Во время службы русские священники, которые имели совесть, поминали митрополита Алексия, а потом Сергия, а литовские [прибалтийские] священники поминали только одного Сергия и архиепископа Нарвского Павла… Получился раскол»[700].
Похожее положение было и в других районах области. Так, в докладе митрополиту Алексию от протоиерея Н. Ломакина, в феврале 1944 г. посетившего Новгород, отмечалось, что в период оккупации «везде за богослужением возносились имена Патриаршего Местоблюстителя, Вашего Высокопреосвященства и литовского епископа», чтобы помешать этому, нацисты даже применяли ложь: «незадолго перед изгнанием из Новгорода немцы распространили слух о смерти Вашего Высокопреосвященства»[701].
Подобная же борьба шла и в отношении поминания Патриаршего Местоблюстителя, а затем Патриарха Сергия (Страгородского). 13 июля 1942 г. после архиерейского совещания в Риге Экзарх предписал Управлению Миссии поминать Патриаршего Местоблюстителя (а также митрополита Алексия) без титула. Но большая часть духовенства отказалась это делать, заявив, что «митрополит Московский есть патриот Русской Православной Церкви. Помолимся Богу за его здоровье»[702]. Следует отметить, что Управление Миссии само всегда подчеркивало свою принадлежность к Московской Патриархии и внимательно следило за событиями, проходившими в Москве, оценивая каждое из посланий Патриаршего Местоблюстителя. Особенно тщательно разбиралась «Декларация» 1927 г., в которой были провозглашены принципы лояльности Церкви по отношению к государству[703].
После избрания в сентябре 1943 г. митрополита Сергия Патриархом его поминание было запрещено нацистами, но значительная часть духовенства продолжала это делать. Отношение Управления Миссии к избранию Московского Патриарха хорошо видно из показаний на допросе секретаря А. Перминова. По его словам, в конце сентября он был вызван в Псковское СД, где его спросили о позиции Миссии в отношении произошедших в Москве событий. Перминов ответил, что никаких указаний от Экзарха Миссия не имеет и утверждать о правильности или неправильности выборов не может. Тогда секретарю Управления было заявлено, что СД и отдел пропаганды решили выпустить карикатуру на «Сергия и членов советского правительства» с подписью «Православная Миссия в освобожденных областях России игнорирует избрание Патриарха Сергия». Однако Перминов на это согласия не дал, заявив, что если Миссия согласится, то этим «будет нарушена каноническая зависимость от Московской Патриархии», и разъяснив, что во время богослужений поминается имя Патриарха. На недоуменный вопрос сотрудника СД: «А почему упоминается Патриарх Московский Сергий, ведь он нам враг», Перминов ответил: «Если Миссия даст указания не поминать Московского Патриарха, то последующий Вселенский Собор тоже осудит членов Миссии, как еретиков». В СД остались недовольны ответом и попросили прислать кого-нибудь из членов Управления. На новую встречу отправились отцы Г. Бенигсен и В. Толстоухов, но, как ни настаивали в СД, добиться согласия на выпуск карикатуры с задуманной подписью не удалось. В итоге эта карикатура вообще не была напечатана[704].