Недоверие к румынским иерархам стало причиной самоорганизации священников и мирян. В июле 1922 г. в Кишиневе был образован многонациональный по составу «Союз православных христиан Бессарабии», к созданию которого оказались причастны русские монархисты. Тогда же возникли объединявшее русскоязычных верующих «Общество Гроба Господня», руководимый священником Павлом Гучужной русско-молдавский «Союз православных клириков Бессарабии» и другие подобные объединения.
Особенно заметную роль играло основанное в Кишиневе еще в 1867 г. и перерегистрированное в 1924 г. Александро-Невское братство, председателем которого был гагауз – священник Николай Лашков (Лашку). Православная церковь на Армянском кладбище, где он служил, стала центром духовной оппозиции. В реферате сигуранцы отмечалось, что эта церковь «посещается известными русофилами и русифицированными лицами „. Богослужение ведется только на русском языке [правильно – на церковнославянском], и ответы хора поются на этом же языке»[543]. Митрополит Евлогий (Георгиевский) в своих воспоминаниях также отмечал, что в Бессарабии «славянское богослужение сохранилось лишь в одной, кладбищенской, церкви в Кишиневе»[544].
В октябре 1924 г. Румынская Патриархия попыталась завершить подчинение себе бессарабских общин, введя в крае принятый Румынской Церковью новый календарь (григорианский стиль). Однако это вызвало новую волну сопротивления. «Союз православных христиан Бессарабии» немедленно осудил выполнившего распоряжение Священного Синода архиепископа Гурия и, опираясь на церковные советы, развернул агитацию в защиту старого календаря. Часть бессарабских священников поддержала протест мирян. По свидетельству сигуранцы[545], проводившиеся по юлианскому стилю службы превращались в политические манифестации. Тысячи верующих собирались в дни церковных праздников у Чуфлинской церкви и храма Александро-Невского братства, где богослужения еще совершались по старому стилю и на церковнославянском языке. В апреле 1926 г. событием общественной жизни стал молебен в память императора Николая II в кишиневской греческой церкви свт. Пантелеимона[546].
В 1945 г. архимандрит Варлаам (Кирица) так вспоминал об этих событиях: «… если в самой Румынии, где народ несравненно более пассивно относится к вопросам веры, нежели в Бессарабии, создались серьезные затруднения, в Бессарабии эта реформа навсегда оттолкнула бессарабцев от румын, разделила бессарабское духовенство на два враждующих лагеря и отделила верующие массы народа от священников и новостильников, которых более фанатично настроенные считают антихристами. Реакция появилась немедленно. Большинство священников продолжали служить по старому стилю. Новостильники подвергались сильным нареканиям со стороны верующей массы, а старостильники, поддерживаемые народом, подвергались преследованиям духовного начальства и гражданской власти. Были перемещения, аресты, ссылки и даже тюрьмы. Первоначальное недовольство вылилось в долголетнюю упорную, глухую, неравную борьбу. С одной стороны, власть церковная и гражданская, а с другой – верующий народ и лучшие его представители»[547].
Даже сами румынские власти констатировали наличие в бессарабском обществе прочных традиций русского Православия и видели в этом основную причину массовости протеста. «Царское владычество в Бессарабии, – докладывала сигуранца, – придало Церкви в этой провинции “православный” облик, сохраняемый как ее духом, так и ее обликом. Вера окутана мистицизмом, свойственным славянскому народу, а церкви, за малым исключением, полны икон казанских и донских святых, принадлежащих к “русскому Православию”, с надписями на славянском языке»[548].
Сторонники старого стиля получили поддержку со стороны Зарубежной Русской Церкви. 30 ноября 1925 г. находившийся в Иерусалиме архиепископ Анастасий (Грибановский) прислал настоятелю Свято-Ольгинской церкви протоиерею Владимиру Георгиевичу Полякову ответ на его письмо, заявив верующим Бессарабии, что он и теперь считает себя каноническим главой Кишиневской епархии и ожидает удобного момента для возвращения на свою кафедру. Письмо владыки было размножено на шапирографе и нелегально распространялось в Кишиневе и других городах и селах края. Кроме того, о. Владимир Поляков вместе с еще тремя священниками составил заключение против исправленного календаря, которое 1 января 1926 г. было нелегально распространено среди верующих Кишинева[549].
Эта агитация попала на благоприятную почву. Вскоре целая группа священников решилась на открытое неповиновение церковным властям, служа, по сообщению полиции, «по старому стилю все праздники в соответствующих церквах перед большим числом верующих русофилов». В Кишиневе попытались построить церковь в юрисдикции Иерусалимского Патриархата, сохранившего верность старому стилю. Согласно заключению полиции, сопротивление церковной реформе оказывало большинство населения Бессарабии, лишь отдельные приходы перешли на новый стиль. Учитывая это обстоятельство, представители Кишиневской епархии на Соборе в Бухаресте 4 февраля 1926 г. сделали официальное заявление о недовольстве проведенной реформой и потребовали сохранения старой Пасхалии, так как в этом году церковные власти и ее пытались праздновать по григорианскому стилю.
Введя новый календарь, правительство первоначально обещало разрешить отмечать церковные праздники по двум стилям. Однако Румынский Синод выбрал жесткий курс подавления сторонников старого стиля. В 1926 г. в условиях осадного положения в Бессарабии против них начались жестокие репрессии. Любая попытка сохранения русской православной традиции пресекалась самым жестоким образом, вплоть до арестов, высылки и даже применения оружия, ее сторонников называли в румынской прессе «коммунистами». Священников, боровшихся за старый стиль, предали суду или отстранили от службы, часть их была вынуждена эмигрировать. Указом Кишиневского митрополита всем клирикам-старостильникам грозило извержение из сана и изгнание из храмов с конфискацией имущества. В результате репрессий клир Бессарабии в основном был приведен в повиновение[550].
Однако движение мирян сломить не удалось, – по сведениям полиции, «Союзу православных христиан Бессарабии» платили членские взносы около 80 тысяч верующих. В одном из полицейских сообщений отмечалось: «Когда наступают праздники по старому стилю, крестьяне одеваются в чистые одежды и, хотя в храмах не проводится религиозная служба, собираются на застолья, устраивают танцы и т. п., а в дни праздников по новому стилю идут в поле и работают»[551].
В это время был лишен своего прихода о. Владимир Поляков. Позднее, уже в сане епископа, он вспоминал в своей автобиографии: «.из Таборского монастыря, в Св. Успенской церкви которого я настоятельствовал с 1925 по 1927 гг., я был буквально выбит жандармами, оцепившими монастырь со всех сторон и пытавшимися захватить меня “живьем” в то время, когда 5 января 1927 г. в крещенский сочельник по старому стилю “я совершал великое освящение воды Иордань”, окруженный собравшимися со всех окрестных деревень тысячами верующих людей, вне стен монастыря, у монастырского источника. В ночь на 6 января, тогда же, прорвавшись с большим риском для своей жизни сквозь цепь жандармов, преданные мне люди вывезли меня на санях, в крестьянской одежде, из монастыря и благополучно доставили в Кишинев, где все же я потом был арестован, судим и, по отбытии тюремного наказания, сослан был сначала в Тыргу-Жиу, в отдаленную румынскую провинцию Горж, а потом и совсем был изгнан из страны, как “политический преступник и враг румынского народа и государства”»[552].
Служа настоятелем русской церкви в Югославии, Франции и Италии, о. Владимир и оттуда письмами продолжал воодушевлять сторонников церковной традиции. Также поступали и монахи русских обителей Афона, которые по сведениям румынской полиции с помощью писем, или лично приезжая в Бессарабию, призывали верующих «всем держаться старого стиля, как на Святой Горе… и не переходить на новый, даже если их будут убивать или сжигать заживо»[553].
В это время и известный в крае протоиерей Мисаил (Михаил) Владимирович Кирица, «постоянный проповедник законности русской власти в Бессарабии», поднял свой и окрестные приходы и неоднократно от имени верующих требовал у церковных и гражданских властей разрешения совершать службы в церкви по старому стилю. За подобную смелость и настойчивость он был временно запрещен в священнослужении, затем снят с прихода, и, наконец, в начале 1928 г. вынужден покинуть родину и поселиться в Югославии (в г. Белая Церковь), где оставался полгода[554].
Когда в 1928 г. в Румынии произошла определенная либерализация режима, и осадное положение в Бессарабии оказалось отменено, вновь многие сельские приходы и практически все монастыри возвратились к старому стилю; несмотря на формальный запрет, был даже издан соответствующий церковный календарь на русском и молдавском языках. Активную пропаганду против нового стиля вела газета «Гласул монахилор» («Голос монаха»), редактируемая иеромонахом Дионисием (Лунгу). Новый 1929 г. и Рождество большинство верующих края демонстративно встретило по юлианскому календарю. На состоявшемся в декабре 1928 г. общем собрании Союза бессарабского духовенства было решено, что сохранение старой Пасхалии совершенно необходимо и неизбежно, по информации сигуранцы клир «заявил, что порвет с Синодом, если Пасху не будут праздновать по старому календарю». Под давлением своего клира и митрополит Гурий выразил несогласие с намерением Патриарха праздновать Пасху 1929 г. по григорианскому календарю. В этих условиях Румынская Патриархия уступила, и 3 марта митрополит Гурий объявил в кафедральном соборе, что Синод разрешил праздновать в Бессарабии Пасху по старому стилю – 5 мая[555].
Позднее архимандрит Варлаам (Кирица) отмечал: «Если и были некоторые “успехи” новостильников, то провал был окончательным, когда в 1930 г. правительство, играя на народных страстях, пообещало народу старый стиль (взамен избирательных голосов). В том году Пасху отпраздновали по старому юлианскому календарю, но после Троицы опять отменили это распоряжение. Неудовольствие получилось полнейшее. Народ, видя, что власти играют вопросом, всецело уперся и остался со старым календарем. Так, где священников-старостильников не было, верующие искали их за сотни верст. И даже пытались строить старостильные церкви.»[556].
Используя временную либерализацию режима, новообразованное Объединение русского меньшинства в Румынии в конце 1929 г. обратилось к Священному Синоду и Министерству народного просвещения и культов с просьбой одобрить открытие в Бессарабии самостоятельной русской церкви, но ни Синод, ни Румынский Патриарх не откликнулись на просьбу, а министр 30 января 1930 г. письменно известил руководителей объединения, что их «просьба не может быть удовлетворена»[557].
Несмотря на этот ответ, в Кишиневе все-таки была создана самостоятельная русская православная община, и в начале 1930 г. открыта домовая Свято-Серафимовская церковь в помещении Объединение русского меньшинства. Местная гражданская администрация и Кишиневский митрополит Гурий оказывали сильное давление на ее настоятеля протоиерея Бориса Бинецкого, и, в конце концов, подвергли его духовному суду, который запретил пастыря в священнослужении и временно лишил сана.
Преемником о. Бориса стал протоиерей Владимир Поляков, которому в конце мая 1930 г. удалось с помощью международной общественности добиться отмены высылки из Румынии, возвратился в Бессарабию и, в качестве настоятеля Свято-Серафимовской церкви, по его свидетельству, продолжил «активную борьбу с румынами за права Русской Православной Церкви и родного, русского народа в этой провинции». Хотя о. Владимир был назначен Архиерейским Синодом Русской Православной Церкви Заграницей, он вновь стал подвергаться гонениям, а летом 1930 г. по настоянию митрополита Гурия румынское правительство повторно приняло решение о высылке о. Владимира из страны. В начале августа его дважды пытались арестовать и выслать, а когда Совещание делегатов русских меньшинств в Женеве обратилось 12 августа 1930 г. к Совету Лиги Наций с просьбой защитить попираемые духовные права русского населения Румынии, власти этой страны через три дня, – 15 августа, временно закрыли русскую церковь в Кишиневе[558].
17 декабря 1930 г. о. Владимир Поляков был вытащен жандармами из храма в полном облачении во время совершения литургии в день св. вмц. Варвары. В своей автобиографии автор вспоминал: «При этом, так как ворвавшиеся в церковь вооруженные солдаты встретили сопротивление верующих, пытавшихся помешать моему аресту, и так как вследствие этого вокруг меня завязалась борьба, во время которой меня тянули во все стороны, изодрали ризы, сорвали наперсный крест, академический значок и вообще довели меня до полного изнеможения, то дело приняло неожиданный оборот. Из притвора храма, куда меня, в конце концов, выволокли жандармы, вырвав из рук верующих, и где я от нервного потрясения и жандармских пинков потерял сознание, вместо приготовленной для меня отдаленной ссылки, я попал на больничную койку в одну из городских больниц, откуда, пролежав некоторое время, охраняемый по распоряжению заботливой сигуранции приставленным ко мне бдительным стражем, был освобожден после запроса обо мне в румынском парламенте»[559].
Отца Владимира все-таки предали суду. Согласно его воспоминаниям, пастыря судили военные, гражданские и церковные судебные инстанции в Кишиневе, в Яссах и Бухаресте. Он сидел в военных, уголовных тюрьмах и арестных домах – в Кишиневе, Яссах, Бендерах и в Тыргу-Жиу, в общих и одиночных камерах, как самый тяжелый преступник; к протоиерею применяли строжайший тюремный режим, часто лишая права даже обычной часовой прогулки в тюремном дворе. Отец Владимир четыре раза отбывал тюремное заключение, в общей сложности два с половиной года, три раза был в ссылке, несколько раз подвергался крупным денежным штрафам и постоянно находился под надзором полиции. Дважды он был лишен священнического сана: в первый раз Кишиневским духовным судом под председательством архиепископа Бессарабского Гурия и вторично – Апелляционным митрополичьим судом в Яссах, возглавляемым митрополитом Ясским Никодимом. Окончательное лишение о. Владимира священнического сана, которое должно было состояться по решению третьей судебной инстанции, – на сессии Священного Синода в феврале 1933 г., не было доведено до конца из-за вмешательства Западно-Европейского архиепископа РПЦЗ Серафима (Лукьянова), которому протоиерей тогда подчинялся, и протеста Первоиерарха Русской Православной Церкви Заграницей митрополита Антония (Храповицкого) на имя Румынского Патриарха Мирона (однако без посылки какого-либо ответа митрополиту Антонию)[560].
Следует отметить, что в начале 1930-х гг. владыка Антоний, еще пытаясь сохранить лояльные отношения с Румынской Патриархией, не принял в свою юрисдикцию обратившуюся к нему большую группу «старостильников» во главе с протоиереем Борисом Бинецким, тем более что в Бессарабию был послан в качестве представителя РПЦЗ протоиерей Владимир Поляков. Таким образом, в крае произошло создание двух православных групп «старостильников». После получения отказа о. Борис Бинецкий обратился к управлявшему с 1931 г. западно-европейскими приходами Московского Патриархата митрополиту Виленскому и Литовскому Елевферию (Богоявленскому) с просьбой принять его в свое ведение и разрешить служить. Владыка Елевферий отправил запрос Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Сергию (Страгородскому), который ответил владыке, что вопрос о принадлежности Бессарабии к Румынии до сих пор не решен и что Россия считает это отторжение временным. Поэтому если Русская Церковь не возражает против «временного» управления Кишиневской епархией румынским митрополитом, то она «вправе ожидать, что временно управляющий не будет требовать, чтобы русские приходы (продолжающие себя считать еще частью Русской Церкви) обязательно усваивали себе все подробности практики и дисциплины Румынской Церкви»[561].