Кроме того, Священный Кинот периодически проводил различные сборы на административные и хозяйственные нужды. 7 декабря 1941 г. Собор старцев Руссика в соответствии с указом Кинота – подать сведения об имеющихся запасах продовольствия и излишках его решил дать «ответ по существу». 28 мая 1943 г. Собор старцев, заслушав прошение о выделении денег на ремонт здания Кинота, постановил, «ввиду отсутствия всяких средств», не соглашаться на ремонт до конца войны. 28 июля Кинот попросил в долг у каждого монастыря по 50 тыс. драхм до годичного собрания в августе. 22 августа Собор старцев Свято-Пантелеимоновского монастыря заслушал постановление Кинота – взять со всех монастырей по 300 драхм с человека для оплаты полиции и других чиновников (Руссик внес вместо денег 150 ок масла). 22 сентября Кинот принял решения о предоставлении монастырями лесоматериалов для ремонта крыши своего здания. 7 января 1944 г. Кинот указал монастырям внести трехпроцентный налог на метохи на общую сумму 600 тыс. драхм и т. д. 5 мая 1944 г. Собор старцев Руссика в соответствии с указом Кинота, как и другие монастыри, решил дать доверенность на ведение афонских дел Салоникскому митрополиту Геннадию[273].
В 1944 г. материальное положение монастыря оставалось тяжелым. Продолжалась сильная инфляция и обесценивание греческих денег (к концу года одна драхма стоила 725 левов). Общие доходы Руссика за этот год, в действительности опять сократившись, составили 266 471 571 драхму, а расходы – 187 015 тыс. драхм, не считая купленного за золотые монеты продовольствия (иначе его продавать уже отказывались), остаток на 1 января 1945 г. равнялся 14 718 тыс. драхм. Главную статью дохода по-прежнему составила продажа золотых монет разных стран, на втором месте находился доход от продажи продовольствия и хозяйственных принадлежностей (в том числе за 7 свиней), правительственный платеж за реквизированные метохи принес 20 800 тыс. драхм и т. д. Одну тысячу динар выделили обители в кредит сербы. Кроме того, от греческого оккупационного правительства поступила помощь афонским монастырям в размере 1 млрд драхм, при этом причитавшие Руссику 35 млн были засчитаны Священным Кинотом в счет уплаты полагавшихся монастырю взносов[274].
Наибольшую статью расходов составила закупка продовольствия. Значительная часть его была куплена в Болгарии иеродиаконом Давидом (Цубером). Из этой страны в Руссик летом 1944 г. привезли 7312,5 кг (5704 ока) пшеницы, 3412,5 кг (2662 ока) фасоли, 2925 кг (2281 ок) рувита, 487 кг (380 ок) риса, 390 кг (305 ок) сахара, 73 кг (57 ок) просфорной муки, 120 коробок сахарина, 4 кг соды и 630 коробок спичек, при этом часть закупленного продовольствия погибла при бомбардировке Болгарии англо-американской авиацией. Общие расходы на закупку, доставку данных продуктов и потери от бомбардировки составили 413 422 лева. Большую часть этой суммы получили при продаже 38 золотых турецких лир, 24 375 левов пожертвовал Синод Болгарской Церкви, 35 000 левов предоставил в долг Зограф, 4100 левов дал сбор пожертвований, проведенный среди жителей г. Пирота, 2147 левов предоставил в долг находившийся в Болгарии в качестве доверенного лица Братства русских келлий иеродиакон Владимир и еще около 7 тыс. левов пожертвовали русские церковные эмигранты в Болгарии: 4403 – архиепископ Серафим (Соболев), 2 тыс. – игумен Иннокентий и 500 – иеромонах Сергий[275].
Вторым крупнейшим источником продовольствия в 1944 г. стали покупки продуктов Красного Креста при посредничестве Священного Кинота, сначала из расчета на 263 инока, а затем 247. Первая такая партия поступила через антипросопа Руссика монаха Василия (Кривошеина) 9 мая, вторая – 16 июня, третья – 4 сентября, и четвертая – в декабре. Всего через Красный Крест удалось получить 1427 ок пшеницы, 478 ок рувита, 60 ок сахара, 22 ока риса и 247 банок консервов, заплатив за них 4 золотых турецких лиры. Соль, нефть и некоторые другие товары закупались в Салониках, часть пшеницы – на Кассандре. Интересно отметить, что среди других расходов была и выдача пособия греческому ученику для продолжения обучения в размере 100 тыс. драхм[276].
В начале мая 1943 г. настоятели Свято-Пантелеимоновского монастыря и Свято-Андреевского скита получили письма из Одессы (написанные еще 5 февраля) от русофильски настроенного митрополита Виссариона (Пую), возглавлявшего тогда Румынскую Духовную Миссию в Транснистрии (на Юго-Западе Украины). Владыка предложил им прислать монахов и вступить во владение бывшими подворьями этих обителей в Одессе[277].
11 мая Собор старцев Руссика, заслушав дело об Одесском подворье, решил согласовать свои действия с братией Свято-Андреевского и Свято-Ильинского скитов. На своем следующем заседании – 20 мая, после проведенных переговоров с другими русскими обителями, Собор старцев постановил написать митрополиту Виссариону в Одессу, что при первой возможности пришлет на подворье просимых лиц[278].
Настоятель Свято-Пантелеимоновского монастыря схиархимандрит Иустин (Соломатин) в ответе от 26 мая писал: «Несмотря на серьезные затруднения, созданные обстоятельствами военного времени, тяжелым материальным положением, в котором сейчас находимся (в силу тех же обстоятельств), а так же очень ограниченным количеством лиц из нашей братии, подходящих для дела церковного и хозяйственного восстановления нашего подворья, наш монастырь все же решается принять Ваше предложение о посылке монахов… Не можем бросить на произвол судьбы наше монастырское достояние. Желаем внести и нашу посильную лепту в светлое дело восстановления православия среди русского народа. При первом же удобном случае мы решили послать в Одессу двух из наших монахов (больше нам было бы трудно, так как за последние 25 лет, вследствие отсутствия притока новых монахов из России, число нашей братии резко сократилось, и большинство оставшихся – старики).
До этого времени, мы думаем, было бы наиболее целесообразным временно передать наше подворье тем из наших монахов (раньше там живущих), которые, по всей вероятности, еще должны находиться в Одессе, ее окрестностях, или вообще в освобожденных районах, молимся Богу о благословении Вашего святого дела – восстановления православной веры среди русского народа и об окончательном освобождении его и Русской Православной Церкви от безбожной власти большевиков». Отец Иустин отмечал, что насельники обители давно хотели сами написать в Одессу, особенно когда узнали, что главой Духовной Миссии назначен митрополит Виссарион, известный на Афоне «по своему дружественному расположению к Русской Православной Церкви и монашеству»[279].
Настоятель Свято-Андреевского скита схиархимандрит Митрофан (Щербаков) в письме от 26 мая также, несмотря на отсутствие «подготовленных людей для обслуживания храма и ведения хозяйства», обещал со временем подготовить и прислать «доверенного для принятия и управления подворьем и несколько человек братии для обслуживания его». В этом намерении о. Митрофана поддерживал многолетний заведующий хозяйством скита иеросхимонах Мелетий (Лыков).
Оба ответных письма 10 июня были переданы в германское консульство в Салониках с просьбой – переслать их в Одессу, так как почтовая связь между Грецией и Румынией отсутствовала. Но эти письма оказались 22 июля 1943 г. пересланы в Берлин в германское Министерство иностранных дел, где и остались[280]. Нацистские ведомства не желали возвращения русских монахов на родину.
Как уже отмечалось, среди насельников русских афонских обителей были антинацистски настроенные люди. Однако имелись и монахи, готовые из-за своих антикоммунистических убеждений сотрудничать с немцами. Принудительная эллинизация и притеснения со стороны греческого правительство в предвоенные годы вызывали недовольство русских иноков и также стали причиной отдельных случаев коллаборационизма русских афонитов.
Так, начальник полиции безопасности и СД в Сербии писал 12 октября 1943 г. уполномоченному германского Министерства иностранных дел Бенцлеру, что находившийся в тот момент в Белграде профессор-архимандрит Кассиан (Безобразов) «после своего возвращения на Гору Афон будет побуждать местных церковных сановников, прежде всего в русском Пантелеимоновском монастыре и его скитах, высказаться против выбора Патриарха Сергия. Он даже надеется, что он также сможет побудить к заявлению по этому поводу болгарский монастырь Зограф и румынские скиты». Когда 13 октября отец Кассиан отправился назад на Афон, службами вермахта ему было предоставлено место в поезде СД[281].
В то же время германские ведомства противились отъезду архимандрита в Париж. В частности, 18 октября 1943 г. один из заместителей шефа полиции безопасности и СД написал в МИД: «Кассиан собирается снова заняться своей прежней деятельностью в монашеской школе в Париже, где готовятся молодые силы для использования в России. Однако этот теологический институт находится под руководством исключительно прозападно ориентированного митрополита Евлогия. Согласно имеющимся у нас сведениям, возвращение в Париж было рекомендовано архимандриту Кассиану ОКВ [Верховным командованием вермахта], для которого тот действовал в качестве доверенного лица, так как в Белграде он вызывал текущие издержки, поскольку там нужно было заботиться о его содержании, в то время как в Париже это обстоятельство упразднялось. Со стороны митрополита Анастасия Кассиану, который в настоящее время снова находится на Горе Афон, было обещано место приходского священника в Банате.
По церковно-политическим причинам я не могу согласиться с его переездом в Париж. Так как по новейшим полученным нами сообщениям, Кассиан собирается побудить монашескую республику Афон к резкому высказыванию мнения против выборов патриарха в Москве, я прошу в соответствующей вежливой форме сообщить ему, что в настоящее время его заявление о переезде в Париж не может быть выполнено по общим политическим причинам». Германское Министерство иностранных дел полностью поддержало эту позицию, отметив 29 октября 1943 г., что против поездки архимандрита в Париж «существуют принципиальные возражения»[282].
Расчеты германских спецслужб на использование о. Кассиана в своих планах пропаганды против Московской Патриархии на Афоне не оправдались. Судя по его афонской переписке военного времени, он не планировал выполнять какие-либо немецкие задания, был всецело озабочен судьбой родных, от братии Свято-Пантелеимоновского монастыря жил довольно отстраненно и даже испытывал недоверие к себе некоторых иноков[283].
Настроенных таким образом, как о. Кассиан, монахов на Афоне было относительно немного. В письме председателю Совета по делам Русской Православной Церкви Г.Г. Карпову от 21 августа 1946 г. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий сообщал: «… настроение афонских иноков интересно в том отношении, что, будучи в большинстве своем вне политики, они не поддались доходившим до них обрывкам пропаганды против Советского Союза, шедшим со стороны эмигрантских кругов, и не прониклись симпатией к “крестовому походу” Гитлера против Советского Союза в 1941–1945 гг.»[284].
В период немецкой оккупации Святой Горы сюда смогли приехать из Югославии несколько русских эмигрантов. Так, в 1941 – начале 1942 г. на Афон прибыли иеромонахи Андроник (Шубин), Савватий (Крылов), Адам (Бурхан), поселившийся в Новой Фиваиде с разрешения Собора старцев Руссика от 7 октября 1941 г. с правом служения иеромонах Макарий и некоторые другие[285]. В 1942–1943 гг. поселился на Каруле иеромонах Серафим (1903–1981), прибывший в 1930-х гг. из Китая в находившийся на территории Сербии русский Мильковский монастырь и остававшийся там до нападения на обитель коммунистических партизан Тито. На Каруле о. Серафим спасался почти 40 лет,
вплоть до своей кончины. В начале 1944 г., после нескольких неудачных попыток, получил разрешение вернуться на Афон окончивший богословский факультет Белградского университета Роман Борисович Стрижков. Он поступил в число братии Свято-Андреевского скита, где в 1944 г. принял монашеский постриг с именем Силуан[286].
Хотел поселиться в Руссике муж сестры архимандрита Кассиана (Безобразова) Ольги доктор Григорий Чеботарев, но 12 октября 1943 г. Собор старцев обители отклонил его прошение[287]. С феврале 1944 г. семья Чеботаревых стала проживать и работать в г. Пиргосе (ныне Уранополисе) на границе с Афоном, где в августе того же года они были убиты с целью ограбления арнаутами (крещеными турками).
В мае 1944 г. немецкие войска покинули Святую Гору. Для поддержания порядка было разрешено ввести подразделение местной греческой стражи. 7 сентября Кинот известил настоятелей монастырей о предстоящем прибытии в Карею первых 10 человек, по этому случаю предписывалось вывесить флаги. Всего предполагалось разместить на Афоне 30 вооруженных человек: 10 – в Карее, 10 – в Дафне и 10 – в Великой Лавре св. Афанасия. В связи с этим Кинот 7 сентября учредил комиссию по сбору продуктов на 30 человек, указал выслать в Карею из каждого монастыря комплект спальных принадлежностей, провести сбор средств «на содержание вновь учрежденного войска» и сдать оружие и бинокли. 16 сентября Собор старцев Руссика также, заслушав просьбу начальника русского отряда в Греции капитана Лебедева пожертвовать его части одежду, обувь, кровати и т. п., решил собрать эти вещи, сколько окажется возможным. 7 октября Собор старцев Свято-Пантелеимоновского монастыря решил послать на общеафонское собрание шесть иноков[288].