Священный Синод сразу же решил принять меры для пополнения духовенства на новых территориях. 29 апреля он постановил возвратить в новые епархии болгарских священников, которые служили там до окончания Первой мировой войны, в том числе просить вернуться еще дееспособных пенсионеров-священников, кроме того, епархиальным архиереям было поручено набрать в своих епархиях достойных священнослужителей – не менее 5 % общей численности епархиального духовенства и представить список в Синод, чтобы выбрать необходимых лиц. Сначала Синод рассчитывал командировать на «новоосвобожденные земли» 200 приходских священников и канцелярских работников из Болгарии, а также использовать 500 местных священников (преимущественно македонцев), оставшихся окормлять свои приходы. В окружные центры предполагалось командировать 30 архиерейских наместников, которые должны были выбрать из подведомственных им священников членов Епархиальных советов[554].
Первоначально из Болгарии в Македонию приехали протосингел Софийской митрополии архимандрит Стефан (Николов), ставший протосингелом Скопле-Велешской митрополии, три священника, секретарь и кассир. 6 мая впервые за 23 года в Скопле состоялось совершенное болгарскими клириками богослужение и благодарственный молебен за освобождение Македонии. Через несколько дней в край прибыли архиереи Болгарской Церкви, в частности митрополит Софроний, заявивший, что «считает своим долгом» исполнять возложенное на него управление новой епархией, приехал в Скопле 11 мая и поселился в здании Скопленской митрополии, почти не пострадавшем от бомбардировок города[555].
Следует отметить, что в целом в Восточной Македонии, где официально считавшиеся болгарами македонцы составляли подавляющее большинство населения, духовная администрация Болгарской Церкви была воспринята местными жителями в основном лояльно. 12–13 июня 1941 г. Синод заслушал доклады управляющих новыми епархиями о ситуации в них. Митрополит Софроний в докладе от 7 июня сообщал, что он был встречен большей частью прихожан радушно, и только на северных окраинах недавно образованной Скопле-Велешской епархии (в Южной Сербии и Косово) подчинение новой церковной власти оказалось воспринято «прохладно». Здесь – в Сурдолицком, Вранском, Прешевском и Качаникском духовных округах проживало немало албанцев-мусульман, от террора которых бежало много священников-сербов. Оставшихся митрополит утвердил на приходах, за исключением одного русского священника, который захотел отпускную грамоту.
В г. Скопле на 80 тыс. жителей имелось 6 зданий церквей (и 16 приходов), которые в большинстве легко пострадали от немецких бомбардировок, но были быстро отремонтированы (больше других пострадал кафедральный храм Богородицы). Бомбардировки причинили сильные разрушения Епархиальному музею, в результате чего погибло или пострадало много ценных церковных предметов. Оказалось разрушено и церковное здание, в котором находился склад издательства «Хрищанское дело». Служившие в приходах города 16 сербских священников и диаконов оказались высланы в Белград вместе с митрополитом Скопленским Иосифом до прибытия владыки Софрония. Остались в городе только русские и македонские священники, причем два русских иерея тоже захотели уехать в Сербию (один из них – о. Иоанн Астролог был рукоположен в 1920-е гг. будущим Сербским Патриархом Варнавой) и получили на это разрешение.
Большинство живших в Скопле русских эмигрантов после начала болгарской оккупации остались на своих рабочих местах. Однако некоторые, в частности преподаватели философского факультета университета, уехали в Сербию. Так, например, упоминавшийся доцент кафедры византиноведения Владимир Алексеевич Мошин отказался перейти на болгарскую службу, приняв место директора музея в оккупированном греческом г. Кавале, и переехал в Белград. Следует упомянуть, что с 1967 г., уже в сане протоиерея, о. В. Мошин снова начал работать в Скопле (Скопье), возглавив центр археографических исследований при Архиве Македонии. В 1971–1974 гг. он также работал ординарным профессором филологического факультета местного университета, был избран членом Македонской академии наук и искусств, а вершиной его научных занятий стало многотомное издание «Дипломатического корпуса» – собрания документов по истории македонского народа. Друг и коллега В.А. Мошина по Петроградскому университету Алексей Кириллович Елачич, – «ненавидевший немцев славянофил, идеалист», от душевного потрясения психически заболел и скончался в психиатрической больнице сербского г. Ниша, куда попал по пути в Белград[556]. Наставник скопленского Великого медресе имени короля Александра I Михаил Оленин в апреле 1941 г. уехал в Белград[557].
В Скопленском округе (помимо города) было 15 православных приходов, в каждый из которых входило 10–15 сел. Митрополит Софроний посетил три старых монастыря (св. Андрея, «Матка», св. Николая) и некоторые из приходов, отметив, что во многих церквах «за 23 года сербского завоевания надписи на иконах заменены со славяно-болгарских на сербские». Кроме того, владыка осмотрел второй епархиальный центр – г. Велес, который сильно пострадал от бомбардировок. Здесь имелось 3 церкви и 5 приходов, часть сербских священников уехала, но некоторые остались и продолжили свое служение[558].
Из 189 приходов (в каждом от 600 до 3 тыс. душ) 145 окормляли оставшиеся местные священники (македонцы), 21 – командированные из Болгарии священники и 23 не имели духовенства (к 3 июля, по уточненным данным, общее число приходов выросло до 206); кроме того, в Скопле-Велешской епархии существовало 37 мужских и женских монастырей, в которых проживало много русских насельников и насельниц. Митрополит Софроний принял в Скопле всех игуменов и игумений, одни из которых пожелали служить в Болгарской Церкви, другие – уехать в Сербию (их «отпустили с миром»). К 7 июня владыка также назначил 12 временных архиерейских наместников в важнейшие города епархии.
В конце доклада митрополит Софроний перечислил основные проблемы, которые Синоду необходимо решить в ближайшее время: открыть специальный курс в Софийской духовной семинарии для молодых священников, которые не могут читать на церковнославянском и с трудом говорят по-болгарски; помочь завершить духовное образование семинаристам болгарского (т. е. македонского) происхождения; прислать в Македонию церковную, апологетическую и научно-богословскую литературу; выплачивать денежные пособия священникам, отстраненным сербскими церковными властями от службы; разъяснить вопрос о смешанных браках болгар с сербами и их детях и т. д.[559]
20 июля 1941 г. митрополит Софроний прислал в Синод второй доклад о ситуации в Скопле-Велешской епархии, здесь речь шла в основном о тяжелом положении македонского духовенства в занятой итальянцами ее западной части. Владыка также просил передать военным и гражданским властям Болгарии требование не допустить на новоосвобожденные земли агентов католической пропаганды (которые активно действуют в итальянской зоне) и протестантских сект. Относительно принятых против католической пропаганды мер Скопле-Велешская митрополия и в дальнейшем (в 1942–1943 гг.) вела активную переписку с премьер-министром Б. Филовым и Министерством иностранных и религиозных дел[560].
Несколько лучше было положение в основной части Охридско-Битольской епархии, где почти все 170 приходов имели священников, в том числе 150 – македонского происхождения (к 3 июля уточненное количество приходов составило 195). Новая паства лояльно и местами даже радостно встретила митрополита Филарета, и лишь в попавшей в итальянскую зону части епархии положение болгар (т. е. македонцев) являлось тяжелым. Владыка Филарет посетил занятые итальянцами г. Охрид и монастырь св. Наума, но свою резиденцию устроил в г. Битоль. Самой сложной была ситуация в Струмичско-Драмской епархии, которую образовали в результате механического соединения двух епархий (македонской и греческой), долго находившихся под различной церковной и политической властью и сильно различавшихся по внутрицерковному устройству и этническому составу населения. В Эгейской Фракии (350 приходов) митрополита Бориса встретили в основном враждебно, и лишь в македонской части епархии он смог найти понимание и опору. В этой части митрополит учредил 4 духовных округа (позднее их стало 5) и архиерейских наместничества: в Струмице, Гевгели, Кавадарци, Берово; в Струмице также была устроена митрополичья резиденция и сформирован временный Епархиальный совет. Из 80 македонских приходов епархии 20 были вакантными, а в остальных остались служить несколько сербских священников[561].
Заслушав отчеты митрополитов, Синод назначил специальную комиссию для рассмотрения поднятых вопросов, которая вскоре представила доклад «О церковном устройстве и управлении епархиями в новоосвобожденных землях». Его основная идея заключалась в том, что эти епархии станут неотъемлемой частью Болгарской Православной Церкви, и их устройство и управление должны осуществляться на основе устава экзархата[562]. В дальнейшем постановлением Синода от 19 ноября 1942 г. искусственно образованная Струмичско-Драмская епархия была ликвидирована. 1 января 1943 г. ее греческую часть выделили в качестве самостоятельной Драмской епархии, а македонскую часть разделили и включили в состав трех соседних епархий: два округа – в состав Охридско-Битольской, один округ – Скопле-Велешской и два (в том числе Струмичский) – болгарской Неврокопской епархии[563].
В декабре 1943 г. (на пике развития церковной жизни при болгарской духовной администрации) оставшиеся две македонские епархии насчитывали: Скопле-Велешская – 360 церквей, 36 часовен, 167 священников, 35 мужских и 3 женских монастыря, 63 монаха и монахини; Охридско-Битольская – 398 церквей, 43 часовни, 148 священников, 38 мужских и 4 женских монастыря, 19 монахов, 32 монахини и 101 послушника и трудника в обителях[564].
4 июля 1941 г. Синод назначил в качестве помощника управляющего Охридско-Битольской епархии ректора Софийской духовной семинарии (с освобождением от этой должности) викарного епископа Драговитийского Харитона. Одновременно было решено перенести центр Охридско-Битольской епархии из Битоли в Охрид. Через год – 3 июля 1942 г. Синод решил направить епископа Харитона для постоянного проживания в г. Охрид. Однако этот город находился в итальянской зоне оккупации, долгое время служить там Владыка не мог и в основном проживал в Битоли, в том числе в конце 1944 – начале 1945 г. уже при органах коммунистической власти Югославии[565].
Как отмечалось ранее, церковную жизнь на занятых территориях существенно осложняла проводимая болгарским правительством политика дискриминации сербов, всего за время войны из Восточной Македонии в Сербию были выселены 45 тыс. человек. Изгнание коснулось большинства сербского и части русского духовенства, применялись и аресты священнослужителей, при этом все-таки не было физического насилия и убийств (как в Западной Македонии со стороны албанцев, где погибли 11 священников). Однако высылаемые священники должны были собраться за 48 часов, им разрешалось взять только движимое имущество, вся их недвижимость объявлялась бесхозной и подлежала конфискации. Только из Скопленской епархии были депортированы 45 священников и 11 монахов, а всего из трех епархий в Македонии и Южной Сербии изгнали 86 приходских священников[566]. Из Македонии депортировали не только сербов, но и греков. Так, например, на заседании Болгарского Синода от 18 июня 1942 г. митрополит Филарет с возмущением говорил, что власти решили выселить из Битольского округа жителей одного села под предлогом, что они – греки, а они на самом деле – македонцы[567].
Одновременно активно проводилась болгаризация всех сторон общественной жизни. Было запрещено принимать письма, извещения и административные акты не на болгарском языке, в школах использовали только болгарские учебники, сербы не принимались на государственную службу. Вскоре после начала оккупации была создана специальная комиссия для уничтожения «чужих» напоминаний в области культа. В результате ее деятельности сербские надписи, эмблемы, иконы, церковные книги изымались из употребления и заменялись болгарскими; вместо сербских святителей и владык пропагандировались болгарские подвижники и просветители. Таким образом, уничтожалось то, что свидетельствовало о сербском историческом прошлом этих земель, и восстанавливалась память о былом вхождении македонских епархий в состав Болгарского экзархата. В обязательном порядке, без оглядки на существовавшую ранее практику, богослужения должны были проводиться только на церковнославянском языке, запрещались распространенные в Сербской Церкви обычаи, например празднование «славы». Летом 1941 г. были организованы курсы болгарского языка для церковных служащих[568].
В целом же Болгарская Церковь занимала гораздо более терпимую позицию по отношению к сербам, чем правительство страны. Все сербские архиереи и значительная часть священников были высланы из Македонии до установления болгарской церковной власти. В дальнейшем желавшие уехать монахи сербского происхождения были отпущены управляющим Скопле-Велешской епархии митрополитом Софронием «с миром». Всё имущество Скопленской митрополии внимательно записали в специальные инвентарные книги, а личные вещи владыки Иосифа, в том числе два окованных серебром архиерейских жезла и орден св. Саввы, в июне 1941 г. отправили ему специальным курьером (с протоиереем Любомиром Бабичем) в Белград. Оставшиеся на занятой территории священнослужители неболгарского происхождения (в том числе русские) для продолжения религиозной деятельности должны были подписать декларацию о лояльности Болгарской Церкви. Согласившиеся получали жалование из государственного бюджета наравне с болгарским духовенством. Это было сделано по ходатайству болгарских иерархов, считавших такую меру принципиально важной. Так, например, в Охридско-Битольской епархии до ухода болгар на средства митрополичьей кассы содержались сербские протоиереи Милошич и Хаджич и оставшиеся сербские монахи и монахини[569].
В отличие от Македонии, где сербские священники были исключением, в четырех северных духовных округах Скопле-Велешской епархии (западной части Косова и Южной Сербии) почти все священнослужители являлись сербами, некоторые из них, особенно во Вранском округе, «признали свое болгарское происхождение». В этом регионе влияние Болгарской Церкви фактически весь период оккупации оставалось слабым не только «из-за отсутствия энтузиазма» со стороны сербского духовенства, но из-за активной деятельности здесь партизан-коммунистов и четников. Так, например, 27 декабря 1942 г. они убили в Сурдулице архиерейского наместника Воислава Мицева, а в октябре 1943 г. был убит игумен Карпинского монастыря вблизи с. Орах Кумановского округа[570]. В конце 1943 – начале 1944 гг. положение в этой части епархии вообще стало неуправляемым. Даже в сообщении Вранского архиерейского наместника Петра Иванова указывалось, что управление Вранским духовным округом сильно затруднено и на практике невозможно: партизаны постоянно усиливали свою активность и контролировали почти все села, духовенство массово переходило на их сторону и открыто демонстрировало безразличие к болгарской церковной власти. Еще более сложное положение было в других округах Южной Сербии[571].
Одной из основных проблем новых земель было заполнение вакантных священнических мест, что являлось хронической трудностью для Болгарской Церкви и в старых границах. В этой связи несколько десятков македонцев были приняты на учебу в духовные семинарии Болгарии и на богословский факультет Софийского университета. В частности, 7 июля 1942 г. Священный Синод выделил кредит для поддержки 30 таких учащихся из Македонии и Добруджи в Софийской семинарии[572].
Скоро стало ясно, что только возвращением в новые епархии когда-то служившего там клира Болгарского экзархата и подготовкой молодых священнослужителей проблему не решить. Поэтому уже с 1941 г. туда стали командировать священников, ранее никогда не служивших в новых епархиях. 25 ноября этого года Священный Синод постановил просить правительство разрешить командировать на новые земли священников из старых епархий и из-за острой нехватки духовенства разрешить, в крайнем случае, рукополагать в священный сан лиц без надлежащего богословского образования[573].
В данной связи Народное собрание одобрило выделение кредита для оплаты 280 болгарских священников и диаконов, которые были распределены по приходам и монастырям Македонии. Эти священнослужители в обязательном порядке временно командировались из Болгарии для контроля над местным духовенством (многие из них входили в состав архиерейских наместничеств) и через четыре-пять месяцев должны были заменяться новыми (в качестве материального стимула они получали жалование на 10 % больше, чем в Болгарии). 26 июня 1942 г. Синод назначил комиссию, которая должна была путем жребия распределять места назначения духовных лиц, командируемых на новые земли[574].