Своей вины владыка не признал и о своей деятельности в качестве главы Хорватской Церкви почти ничего не рассказал. Однако никакие заявления и оправдания митрополита не могли спасти от смертной казни, его участь была предопределена еще до суда. Для новой коммунистической власти владыка был «врагом народа».
По указанию правительства Тито 29 июня 1945 г. состоялся суд Военного трибунала при коменданте Загреба, под председательством капитана Р. Владе, над 23 священнослужителями различных конфессий, в том числе 6 православными и 35 мирянами. Фактически это оказался не суд, а расправа, так как он проходил без заслушивания показаний свидетелей и выступлений защитников обвиняемых. Митрополит Гермоген (Максимов), епископ Спиридон (Мифка), протоиереи Серафим Купчевский, Иосиф Цвиянович, Димитрий Мрихин, протодиакон Алексий Борисов, а также некоторые священнослужители других конфессий и миряне (в том числе Петр Лазич и начальник отдела культов Радослав Главаш), всего 49 человек, 29 июня были приговорены судом к смерти, при этом о. Д. Мрихина обвинили в сотрудничестве с четниками[520].
Митрополита Гермогена обвинили в том, что он «принял должность и титул митрополита Загребского, а в перспективе и патриарха так называемой Хорватской православной церкви, которая была создана по приказу Павелича, чтобы как можно легче осуществилась оккупация Югославии, и чтобы единство сербского народа в Хорватии было расколото, что обусловило братоубийственную войну, с целью послужить захватчику как можно легче поработить народы Югославии и как можно лучше скрыть усташские злодеяния, совершенные над невинным населением. На своем посту. он по приказу Павелича и на службе иностранного завоевателя насильно переводил и загонял сербов в так называемую Хорватскую православную церковь и таким образом скрыл смерть тысяч сербов, которые во время этих переводов массами были убиты. по приказу и на службе оккупантов он разжигал национальную, расовую и религиозную ненависть. поддерживал тесные политические и дружеские связи с верховными функционерами оккупантов… ставя себя на полную службу оккупантов»[521].
Большую часть приговоренных расстреляли в лесу за городом (30 июня, по другим сведениям – 3 июля 1945 г.), а епископа Спиридона, двух католических священников и трех мирян повесили[522]. По свидетельству нынешнего митрополита Загребско-Люблянского и всей Италии Йована (Сербского Патриархата), останки убитых были сожжены в кремационной печи на Палмотичевой улице Загреба[523].
В целом новый режим далеко не так жестко подошел к Католической Церкви, как к Хорватской Православной, хотя первоначально пытался приравнять антикоммунистически настроенных католических архиереев к усташам и сделать их ответственными за преступления «независимого государства Хорватия» против сербов. Однако уже в 1945 г., выступая перед католическими епископами, И. Броз Тито заявил, что он говорит, как «хорват и католик» (позднее это замечание было вырезано из газетных сообщений)[524].
Через несколько месяцев после окончания войны Тито попытался получить содействие в деле примирения сербов и хорватов после ужасов усташского террора со стороны архиепископа Алоизия Степинаца. Руководители новой Югославии также предлагали архиепископу, чтобы Хорватская Католическая Церковь стала более «национальной», т. е. менее зависимой от Ватикана. Однако Степинац занял по отношению к коммунистам бескомпромиссно жесткую позицию. Тито предлагал архиепископу уехать из страны и также просил Ватикан отозвать Степинаца, но этого не произошло.
В сентябре 1946 г. Алоизий Степинац на судебном процессе был признан виновным в государственной измене, убийствах сербов и приговорен к 16 годам каторжных работ, из которых отбыл пять, а после освобождения оказался возведен папой римским в сан кардинала. Архиепископ и после окончания войны не только отказывался признать свою вину и ответственность за принудительное обращение в католичество и массовые убийства сербов, но и не произнес ни единого слова сочувствия, раскаяния или сострадания по отношению к жертвам усташей. Скончался Степинац в 1960 г., а 3 октября 1998 г. в ходе своего посещения Хорватии Папа Иоанн-Павел II провозгласил его «блаженным». Следует отметить, что ясного выражения позиции Католической Церкви Хорватии относительно ее поведения во время Второй мировой войны до настоящего времени не последовало.
27 марта 1946 г. Синод Сербской Православной Церкви признал основание Автокефальной Хорватской Православной Церкви неканоничным, ее иерархию – схизматичной и принял определение о запрещении в священнослужении всех рукоположенных митрополитом Гермогеном и епископом Спиридоном священников. При этом священство Хорватской Церкви, имевшее рукоположение от законных сербских архиереев, признавалось; Крещения и Венчания, совершенные епископом Спиридоном и рукоположенными им лицами, признавались в случае соответствия брачным правилам, а миряне Хорватской Церкви принимались в Сербскую Церковь по чину приема раскольников. В то же время на Архиерейском Соборе вопрос существования в годы Второй мировой войны Хорватской Церкви никогда не рассматривался[525]. Между тем до настоящего времени этот вопрос, в связи с распадом Югославии в 1990-е гг. и существованием теоретической возможности воссоздания Хорватской Православной Церкви, остается для Сербского Патриархата очень острым и болезненным.
Так, например, 1 марта 2006 г. Сербский Патриарх Павел выразил в письме Первоиерарху Русской Православной Церкви за границей митрополиту Лавру протест по поводу начала реставрации русской часовни на кладбище Мирогой в Загребе (связанной с памятью митрополита Гермогена): «.обращаемся к Вам с целью прекращения указанных работ, не только из-за вреда, который наносится стилю и внешнему виду часовни, но из-за вреда, который причиняется живой Церкви поминанием ммммитрополита Гермогена, канонически непризнанного иерарха, возглавившего так называемую Хорватскую православную церковь при помощи и по предложению Независимого Хорватского государства Павелича, основавшего эту “церковь” на мучениях и гонениях Сербской Православной Церкви. Таким образом, строительство памятника самозваному Митрополиту Гермогену, совершившему, в результате своих чрезмерных и властолюбивых амбиций, грех против всего христианского мира, сотрудничая со службой квислинговского (предательского) фашистского государства, главой которого был Павелич, усугубило бы агонию и хорошо известное отношение к православному сербскому народу, проживающему на территории Республики Хорватия»[526].
В Русской Православной Церкви Заграницей Архиерейского суда над владыкой Гермогеном никогда не было, но негативное отношение к нему сохранялось длительное время. Когда в конце 1955 г. сын владыки Сергей Максимов обратился к митрополиту Анастасию с просьбой разрешить совершение заочного отпевания отца, Первоиерарх разрешил отпеть, но «потише», без публичного афиширования этого события. 7 марта 1956 г. Архиерейский Синод принял по этому поводу специальное постановление: «Уведомить С.Г. Максимова, что хотя архиепископ Гермоген и совершил тяжкий грех перед Церковью, отпав от Русской Церкви и создав неканоническую церковную организацию, он не отпал совсем от православия, а грех свой отчасти искупил мученической смертью. Поэтому не усматривается препятствий к совершению отпевания прхиепископа Гермогена, однако без большой торжественности»[527]. Даже в конце 1990-х гг. на заседании Архиерейского Синода РПЦЗ один из его членов резко осудил деятельность митрополита Гермогена в годы Второй мировой войны.
В то же время некоторые священнослужители и миряне Русской Православной Церкви Заграницей считают владыку Гермогена и расстрелянных вместе с ним пастырей мучениками, память о которых должна быть восстановлена, а сами они прославлены. В частности, М.А. Шардт-Купчевский писал в 2000 г.: «Исполнилось уже 55 лет со дня кончины наших русских мучеников, духовенства и мирян, и вот их прах до сих пор покоится где-то в лесу, в месте массовых расстрелов – без захоронения, без отпевания. Только некоторых христиан, избранников Своих, Господь сподобляет великой чести пролить кровь свою и пострадать за Него, чтобы быть увенчанным венцом мученическим и приобщиться Вечной Пасхе Христовой. Кто имеет право судить их, кроме Того, Кто послал им столь великие очистительные испытания. Долгие годы мы замалчивали это чудовищное преступление. Наступило время совершить акт христианской справедливости к невинно убиенным жертвам. Мы должны сделать это во имя ныне живущих потомков и грядущих поколений, во имя нашей Святой Церкви! Да завершим этот век крови и насилия покаянием перед жертвами ненависти, умученными за веру Христову»[528].
3. Возникновение Македонской Православной Церкви
Период Второй мировой войны и первые послевоенные годы стали временем фактического создания новой Автокефальной Православной Церкви – Македонской (официально провозглашенной в 1967 г.), хотя ее самостоятельность так и не была признана другими Поместными Православными Церквами, в том числе Московской Патриархией, на которую сторонники автокефалии и коммунистические власти послевоенной Югославии возлагали большие надежды. При этом основой будущей Церкви стало существовавшее в 1941–1944 гг. в оккупированной болгарскими войсками части Македонии болгарское духовное управление.
До войны православные приходы Македонии входили в состав трех епархий Сербской Православной Церкви: Скопленской (Скопийской), Злетовско-Струмичской и Охридско-Битольской. Первую из них в 1920–1930 гг. возглавлял ставший затем Сербским Патриархом митрополит Варнава (Росич, 1880–1937), а с 1932 г. – один из самых известных сербских иерархов XX в., выпускник Киевской духовной академии митрополит Скопленский Иосиф (Цвийович, 1878–1957). Вторым служившим накануне войны в Македонии архиереем был будущий Патриарх (в 1950–1958 гг.) епископ Злетовско-Струмичской Викентий (Проданов), одновременно управлявший Охридско-Битольской епархией.
Следует упомянуть, что до Второй Балканской войны большая часть населения Македонии в церковном отношении входила в состав Болгарского экзархата, и Сербская Православная Церковь, как и югославские политики, стремились ликвидировать все следы этого влияния. В начале 1920-х гг. премьер-министр Н. Пашич считал, что Македония может быть сербизирована за 10 лет. Для достижения этой цели власть закрывала все училища, церкви, читальни, библиотеки македонских болгар, запрещала болгарский язык, периодическую и ежедневную печать, не допускала проникновение болгарской книги в Македонию. В каждом учреждении на видном месте были надписи «Говори только на официальном языке»; в училище перед чтением молитвы ученики должны были громко три раза сказать: «Я настоящий серб, отец мой и мать моя настоящие сербы». Сербская власть в Вардарской Македонии (без Струмишского округа) уволила 5 болгарских архиерев, 647 священников, закрывала 677 церквей, 48 монастырей, 556 начальных училищ с 847 учителями и 33 056 учениками. В церквах появились списки с сербскими именами, которые могут давать новорожденным, насильственно менялись окончания фамилий с «ов» на «ич» и т. д.[529] Естественно, что это вызывало недовольство и сопротивление значительной части местного населения.
К началу 1940-х гг. в Македонии проживало довольно много русских эмигрантов. Русская колония в Битоли из нескольких сот человек начала оформляться еще в конце 1916 г., когда произошел прорыв на Салоникском фронте и некоторые из сражавшихся там военнослужащих российского Балканского корпуса решили остаться в этом городе. Через четыре-пять лет в край пришла волна представителей белой эмиграции. Они концентрировались в Скопле (ныне Скопье) и Битоли, но также жили в Штипе, Велесе и других городах, где организовывали колонии, создавали свои церкви, школы и культурные общества. По свидетельству современников, в семьях русских эмигрантов в Македонии было много икон и книг с христианской тематикой, и пустующие македонские монастыри постепенно заполнялись русскими монахами[530].
С начала 1920-х гг. руссофильски настроенный митрополит Скопленский Варнава (Росич) активно назначал русских священников на вакантные места в приходах своей епархии (по некоторым сведениям, всего около 100), а также в частной жизни окружил себя русскими[531]. Архиепископ Серафим (Иванов) через несколько десятилетий в своих воспоминаниях писал, что во время пребывания владыки Варнавы в Скопле в «кафедральном Богородичном соборе были заведены торжественные богослужения по русскому церковному чину, привлекавшие своим благочинием массу народа. Регент хора был русский, протодиакон тоже русский. Я был очень счастлив, когда мне удалось, при помощи тоже великого серба, протоиерея Стефана Димитриевича, получить по окончании богословского факультета вакансию преподавателя Закона Божьего в Скопле. Через год я принял постриг в монашество на Афоне и, по возвращении, митрополит рукоположил меня в иеродиакона и иеромонаха и предложил поселиться у него в здании митрополии, назначив вдобавок секретарем по русским делам. В самой митрополии русские принимались как свои. Почти весь личный персонал при митрополите состоял из русских: эконом, повар, шофер, келейник были русские»[532]. Иеромонах Серафим (Иванов) преподавал Закон Божий в гимназии и был глубоко почитаемым духовником многих верующих в Скопле в 1926–1928 гг., до своего отъезда в русский монастырь прп. Иова Почаевского в Словакии.
Весной 1926 г. битольские власти решили удовлетворить просьбу русских эмигрантов о предоставлении им двух бараков под церковь и библиотеку «за заслуги русского народа ко всем славянам». Однако был выделен только один барак, который в мае того же года после некоторой переделки превратили в церковь, освященную 20 июня 1926 г. в честь Святой Троицы. В 1927 г. алтарную часть храма украсили иконами работы Ивана Мельникова. Русский храм в Битоли, действовавший до 1950-х гг., был также известен своим замечательным церковным хором[533].
С 1931 по 1944 г. служил в различных приходах Македонии участник Первой мировой и Гражданской войн протоиерей (будущий протопресвитер) Георгий Трунов (1888–1985). Он занимался миссионерской деятельностью, активно участвовал с сборе средств на постройку в Белграде памятника российским воинам, павшим в годы Первой мировой войны, и во время своего настоятельства в с. Баница Велешского района выстроил каменный храм во имя Вознесения Господня.
Значительную часть эмигрантов составляли представители интеллигенции; так, только на открытом в 1920 г. философском факультете (филиале Белградского университета) в Скопле в 1920–1941 гг. работало восемь российских преподавателей, в том числе известный ученый – доцент кафедры византиноведения, будущий академик Македонской академии наук и протоиерей Владимир Алексеевич Мошин (1894–1987), преподававший историю Византии и Римской империи[534], историк культуры Петр Михайлович Бицилли, историк литературы Евгений Васильевич Аничков и др. Выпускник Московской духовной академии кандидат богословия Сергей Наумов до 1941 г. работал профессором рельной гимназии в Битоле, Виктор Пётров был профессором скопленской гимназии, а Михаил Оленин до весны 1941 г. работал наставником в Великом медресе имени короля Александра I вСкопле[535].