Это может показаться смелым - принять в себя весь мир, вместо того, чтобы откусывать от него по кусочку и взаимодействовать только с подконтрольными частями, но, как указывает Ранк, это опять-таки защита от взаимодействия с этим самым миром:
“...эта очевидная эгоцентричность изначально была всего лишь механизмом защиты от опасной реальности... [Невротик] постоянно стремится расширить своё эго... ничем за это не расплачиваясь.” [14]
Жить - значит быть частью того или иного опыта хотя бы частично на условиях самого опыта. Человек должен быть частью тех или иных происшествий без каких-либо гарантий относительно его личного удовлетворения или безопасности. Никто никогда не знает, выйдет ли он сухим из воды или как глупо он будет при этом выглядеть, но невротик таких гарантий для себя желает. Он не хочет рисковать своей самооценкой. Ранк очень метко называет это «своевольной переоценкой себя», как если бы невротик попытался обмануть саму природу. [15] Он не желает платить ту цену, что берёт с него природа: старение, болезнь, травма или смерть. Вместо живого опыта он его мыслит; вместо того, чтобы привести это в действие, он продумывает все в своей голове.
Становится понятным, что невроз, главным образом, представляет собой опасность для символического животного, для которого собственное тело является проблемой. Вместо того, чтобы существовать биологически, человек живет символически. Вместо того, чтобы существовать в полумере, которую предоставляет ему природа, человек живёт в полноте, что возможно благодаря символам. Человек заменяет реальный, фрагментарный мир опыта волшебным, всеобъемлющим миром «я». Опять же, в этом смысле каждого можно назвать невротиком, поскольку каждый в некоторой степени отстраняется от жизни и позволяет своему символическому мировоззрению упорядочить за него некоторые вещи: для этого и существует культурная мораль. [16] И в этом смысле художник представляет собой самый невротичный тип, потому что он тоже воспринимает мир как некую совокупность и выводит из него в значительной степени символическую проблему.
Если невроз в определенной степени характеризует личность каждого человека и в наибольшей степени личность художника, то где же мы переходим эту грань «невроза» как клинической проблемы? С одной стороны, как мы поняли, мы переходим черту в момент проявления калечащих личность симптомов или чрезмерно ограниченного образа жизни. Человек попытался обвести природу вокруг пальца, ограничив свои переживания, но тем не менее, он остался восприимчивым к ужасу жизни на некотором уровне своего сознания. Кроме того, он не может утвердить свой триумф над жизнью и смертью в своем разуме или в своем узком героизме, не поплатившись за это: тот или иной симптом, или увязание в чувстве вины и тщетности бытия будут следствием неполноценной жизни.
Второй способ пересечь грань клинического невроза естественным образом следует из всего сказанного. Ранк задавался вопросом, как творческому человеку так часто удаётся избежать клинического невроза, хотя он в наибольшей степени должен быть ему подвержен из-за своего яркого воображения, своей открытости к самым высоким и широким аспектам переживаний, своей изоляции от общекультурного мировоззрения, которое удовлетворяет всех остальных. Ответ в том, что он принимает мир, но вместо того, чтобы быть угнетённым его воздействием, он перерабатывает его усилиями своей собственной личности и воссоздаёт в произведении искусства. Невротик - это человек неспособный к акту творчества, «artiste-manqué» //неудавшийся художник//, как это метко называет Ранк. Можно сказать, что и творческая личность, и невротик пытаются проглотить больше, чем они могут прожевать, но художник извергает что-то обратно в мир и пережевывает объективирующим образом в виде вещественного, в качестве внешнего, активного, рабочего проекта. Невротик оказывается не способен выстроить такую творческую реакцию, воплощённую в конкретной работе, и поэтому он задыхается от собственных интроверсий. У человека творческого есть подобные масштабные интроверсии, но он использует их как материал для переработки. [17] В концепции Ранка различие заключается в следующем:
“... именно факт идеологизации чисто психических конфликтов определяет разницу между продуктивным и непродуктивным типами, художником и невротиком; поскольку творческая сила невротика, как и у самого примитивного художника, всегда связана с его собственным Я и исчерпывается им, тогда как продуктивный тип преуспевает в превращении этого чисто субъективного творческого процесса в объективный, что означает, что посредством идеологизации он переносит этот процесс из границ своей личности в свою работу.” [18]
Невротик истощает себя не только своими заботами, такими как ипохондрические страхи и всевозможные фантазии, но также и другими способами: окружающие, от которых он зависит, становятся его терапевтическим рабочим проектом; он проецирует свои субъективные проблемы на них. Но люди не глина, которую можно лепить как вздумается; у них есть собственные нужды и воля к противодействию. Фрустрация невротика как неудавшейся творческой личности не может быть устранена ничем, кроме его собственного объективного и проактивного труда. Другой способ взглянуть на это - сказать, что чем полнее человек воспринимает мир в качестве проблемы, тем более уязвимым или «плохим» он будет ощущать себя. Он может попытаться устранить эту «негодность», стремясь к совершенству, и в таком случае невротический симптом становится его «творческим» трудом; или он может попытаться сделать себя идеальным с помощью своего партнёра. Но для нас очевидно, что единственный способ работать на совершенство - делать это в форме объективного труда, что полностью находится под нашим контролем и может быть точкой приложения реальных усилий. Либо вы гложете себя и окружающих, пытаясь достичь совершенства; либо вы объективируете несовершенство в своем труде, в котором затем высвобождаете свои творческие силы. В этом смысле некое объективное творчество - единственный ответ, который человек может дать на проблему жизни. Таким образом он удовлетворяет природу, которая требует, чтобы человек жил и действовал объективно как активное животное, погружённое в этот мир; но человек этим также удовлетворяет и собственную особую природу, потому что он погружается в свои символические смыслы, он перестаёт быть простым отражением мира, что он получает в процессе физического чувственного опыта. Он принимает мир в себя, делает из него общую проблему, а затем выдает сформированный, человеческий ответ на эту проблему. Это, как говорил Гете в “Фаусте”, является наивысшим достижением человека.
С этой точки зрения разница между художником и невротиком, по-видимому, сводится в основном к вопросу наличия таланта. Это похоже на разницу между неграмотным шизофреником и Стриндбергом: у одного вся жизнь задом наперёд, а другой становится героем культуры - при этом оба воспринимают мир одинаково, и различаются только качество и сила их реакций. Если невротик чувствует себя уязвимым перед лицом окружающего мира, которому он внимает, его реакция заключается в избыточной самокритике. Он не способен выносить самого себя или ту изоляцию, в которую его погружает индивидуальность. Одновременно он всё ещё должен стать героем, всё ещё должен заслужить свое бессмертие на основе своих уникальных качеств, а это значит, что для него актуален вопрос обретения славы собственной. Но он может прославлять себя только в своих фантазиях, так как не может создать творческое произведение, которое бы говорило от его имени в силу своего объективного совершенства. Он попадает в порочный круг, переживает нереальность воображаемого самовосхваления. На самом деле оценка человека невозможна, если она не исходит от других людей или ещё откуда-либо вне его самого - по крайней мере, невозможна устойчивая оценка. Человек попросту не способен к утверждению своего героизма посредством собственной внутренней символической фантазии, именно этот факт заставляет невротика чувствовать себя бесполезным и неполноценным. Это в значительной степени подростковая ситуация, когда молодой человек не обнаружил в себе внутреннего таланта. Человек творческий, с другой стороны, преодолевает свою неполноценность и завоевывает себе славу, поскольку для этого
Из всего этого мы можем сделать вывод, насколько взаимозаменяемы понятия невроза, пубертатного периода, нормальности и личности творческой - с разницей лишь в степени или в особой характеристике, такой как «талант», что полностью меняет суть дела. Талант сам по себе, как правило, в значительной степени явление зависящее от обстоятельств - результат опредёленной доли удачи и труда, что делает взгляд Ранка на невроз правдоподобным. Творческий человек невротичен в такой же степени, в какой креативен; у величайших из них могут быть деформирующие невротические симптомы, и они могут нести вред окружающим своими невротическими склонностями и потребностям. Вспомните, что Карлайл сделал со своей женой. Нет сомнения в том, что творческая работа сама по себе делается в состоянии внутренней борьбы, часто неотличимой от чисто клинической одержимости. В этом смысле то, что мы называем творческим даром, просто социальная лицензия на одержимость. И то, что мы называем «повседневной культурой», является аналогичным позволением: пролетариат требует для себя одержимости работой, чтобы не сойти с ума. Раньше я удивлялся, как люди могут выносить поистине демонические тяготы работы за этими адскими рядами кухонных плит в крупных отелях, неистовое ожидание за дюжиной столиков одновременно, безумие офиса турагента в разгар туристического сезона, или пытка работать отбойным молотком весь день на жаркой летней улице. Ответ настолько прост, что ускользает от нас: безумие этих действий в точности соответствует условиям человеческого существования. Такие действия «правильны» для нас, потому что альтернативой им является естественное отчаяние. Ежедневное безумие такой работы - это повторяющаяся вакцинация против безумия нашего “ненормального” положения в мире. Взгляните на эти радость и рвение, с которыми рабочие возвращаются из своего отпуска к их навязчивым занятиям. Они погружаются в свою работу с невозмутимостью и лёгким сердцем, потому что она заглушает что-то более зловещее. Люди должны находится под защитой от реальности. Всё это ставит перед изощрённым марксизмом еще одну гигантскую проблему, а именно: какова природа навязчивого отрицания реальности, которое утопическое общество обеспечит, чтобы не дать людям сойти с ума?
Мы рассмотрели невроз как проблему личностного характера и увидели, что к этой теме можно подходить с двух точек зрения: как к проблеме чрезмерной закрытости или открытости по отношению к миру. Есть те, кто находится в тисках своего мира, и есть те, кто витают слишком вдали от него. Ранк выделяет сверхчувствительного, открытого невротика в особый тип; и если мы рассмотрим его на континууме шизоидной шкалы, это, вероятно, окажется правдой. Тем не менее, очень рискованно пытаться принимать жёсткие и поспешные решения в отношении типов личности; существуют всевозможные виды помесей и комбинаций, которые не поддаются чёткой классификации. В конце концов, одна из причин, по которой мы закрываемся от мира, заключается в том, что на определённом уровне мы, должно быть, ощущаем, что жизнь для нас слишком масштабна и является угрозой. И если мы говорим, что обычный человек находит баланс во взаимоотношениях с миром, мы должны спросить себя, кто же такой этот “обычной человек”. Он может избежать психиатрической клиники, но кто-то должен за это поплатиться. Нам об этом напоминают те римские скульптурные портреты, что наполняют собой музеи: такой сдержанный образ жизни, как у среднестатистического добропорядочного гражданина, должен был гармонизироваться повседневным адом. Конечно, мы говорим не только о повседневной ничтожности и маленьких садизмах, которые практикуются в отношении семьи или друзей. Даже если обычный человек живёт в некотором забвении по отношению к чувству тревоги, то это только потому, что он уже воздвиг огромную стену подавления, чтобы скрыть для себя проблему жизни и смерти. Его анальность может защитить его, но на протяжении всей истории именно «нормальные, обычные люди», подобно саранче, опустошали всё вокруг, чтобы забыть в этом самих себя.
Возможно, это сочетание нормальности и невроза станет ещё более ясным, если мы рассмотрим проблему не только как личностную, но и с другой общей стороны: как конфликт реальности и иллюзии. Здесь Ранку вновь удалось проявить высшую степень проницательности. С точки зрения всего, что мы сказали до сих пор, этот взгляд на невроз будет легко понять. Для нас очевидно - то, что мы называем человеческой личностью, на самом деле является ложью о природе действительности. Проект causa-sui - это притворство о том, что человек неуязвим, потому что защищён силой своих ближних и их общей культурой; что он имеет какой-то вес в общей системе вещей и как-то способен повлиять на мир. Но из-за кулис этого проекта шепчет голос возможной истины: человеческая жизнь может быть не более, чем бессмысленной интермедией в жестокой драме плоти и костей, которую мы называем эволюцией; что Создатель может заботиться о судьбе человечества или об увековечивании его отдельных сынов не больше, чем Он заботился о динозаврах или тасманийцах. Это та же мысль, что так неприятно исходит со страниц Библии голосом Екклесиаста: всё - суета, суета сует.
Некоторые люди более остальных чувствительны к обману общекультурной жизни, к иллюзиям проекта causa-sui, в которые другие так бездумно и доверчиво вовлечены. Невротик испытывает проблемы с балансом культурной иллюзии и естественной реальности; возможная ужасающая истина о своем положении и мире в целом просачивается в его сознание. Среднестатистический человек, по крайней мере, уверен в том, что культурная игра - это истина, непоколебимая, долговечная правда. Такой человек способен завоевать своё личное бессмертие в условиях господствующей идеологии бессмертия своей эпохи. В этом случае всё так просто и ясно. Но не в случае с невротиком:
“[Он] воспринимает себя фальшивкой, а реальность невыносимой, поскольку в его случае механизмы поддержания иллюзии перестают быть чем-то окутанным мраком и разрушаются самосознанием. Он больше не может обманывать себя и обрушивает иллюзии даже относительно своего собственного идеала личности. Он воспринимает себя как нечто негодное, отягощенное чувством вины, низшее, словно какое-то маленькое, слабое, беспомощное существо, и в его понимании это все в той же мере верно и для человечества в целом. Это же в своё время обнаружил и Эдип в крахе своей героической судьбы. Всё остальное - это иллюзия, обман, необходимый, чтобы иметь возможность выносить себя и, следовательно, саму жизнь.” [20]
Другими словами, невротик изолирует себя от других, он оказывается неспособен свободно вступать в их парциализацию мира и, таким образом, не может жить общей иллюзией человеческого состояния. Он выносит себя за рамки “естественной терапии” повседневной жизни, за рамки активной, самозабвенной вовлечённости; и поэтому иллюзии, которые так увлекают других, им уже не воспринимаются. Это мера вынужденная. [21] Подобно художнику, невротик не способен
“С правдой жить невозможно. Чтобы жить, нужны иллюзии, не только внешние, такие как искусство, религия, философия, наука и любовь, но и внутренние, которые определяют внешние [т.е. надёжное ощущение своих собственных сил и возможность рассчитывать на силы других]. Чем более человек способен принять действительность за правду, кажущееся за существующее, тем звучнее, приспособленнее, счастливее будет его жизнь. Такие устойчивые и эффективные процессы, как самообман, притворство и ошибочность восприятия, не являются психопатологическим механизмом…” [24]
Ранк называет это парадоксальным, но глубоким проникновением в суть невроза и резюмирует его словами, которые мы использовали в качестве эпиграфа к этой главе. Фактически, он полностью подрывает всю основу нашей концептуализации нормальности и адекватности, делает их проблемой относительной ценности. Невротик отказывается от жизни, потому что у него проблемы с поддержанием своих иллюзий по поводу неё, что доказывает не что иное, как невозможность жизни без иллюзий.
Таким образом, вопрос, который встанет перед наукой о ментальном здоровье, станет абсолютно новым и революционным, и в то же время будет отражать суть человеческого состояния: насколько иллюзорно мы живём? [25] Мы поймём всю значимость этого вопроса в конце этой главы, но сейчас необходимо напомнить себе, что когда речь заходит о необходимости иллюзий, в этом нет ничего циничного. Коненчо, в культурном проекте
ebooksa