Прозрачная маска

Наш разговор с учительницей продолжался уже более часа, но она не смогла чем-либо дополнить свое сообщение. Единственное, что мне еще удалось получить, это грубый рисунок карандашом, сделанный по моей настоятельной просьбе.

На следующий день мы с Искреновым долго рассматривали рисунок Сивриевой, на котором она по памяти пыталась воспроизвести, как выглядела маска неизвестного. И единодушно пришли к заключению, что это была не простая противогазовая маска, а нечто вроде легкого водолазного устройства, приспособленного для дыхания под водой, что-то подобное современным, но очень упрощенным шноркелям[6]. Прежде чем обратиться к специалистам, я решил высказать Искренову возникшую мысль.

— Мне кажется, что мститель едва ли мог быть из жителей Божура.

— Почему?

— Вряд ли кто из сельских ребят мог иметь подобную экипировку в то время и в такой глуши. Это обстоятельство дает основание сделать единственный вывод.

— Ну и какой же, если не секрет?

— Мститель был из военных!

— Этого не может быть! — с удивлением сказал военный следователь. — Версия, мне кажется, очень смелая.

— Вот именно, — подтвердил я. — Но я готов ее не только отстаивать, но и искать подтверждения.

Объяснил майору, что никто из селян не имел возможности наблюдать за движением военнослужащих или постоянно, круглые сутки, дежурить у пруда и ждать свои жертвы. Это мог делать только человек из роты.

— Хорошо, — согласился Искренов, — и что думаешь делать?

— С вашей помощью выяснить состав бывшей роты военной полиции. Несомненно, герой находился в ее рядах.

Искренов долго протирал очки, прежде чем ответить.

— Черт побери, можно сойти с ума! — пробормотал он. — Кто и почему поступил именно так?

— Героями становятся не сразу, — принялся объяснять я. — Когда рота только прибыла и начала играть в войну, он лишь наблюдал. Когда же начались расстрелы невинных людей, он внутренне возмущался. Но как только зверства перешли всякие границы, начал действовать. Первой его жертвой стал палач рядовой Драмов. Может быть, он был вместе с ним или где-то около пруда, когда Драмов стирал белье. И он просто столкнул его в омут. История с конем еще проще — мститель сунул подофицера в воду и утопил. Его третья акция была самой рискованной. Она осуществлялась средь бела дня, на глазах толпы людей. Но и тут он справился благодаря умению действовать под водой. А это — свидетельство хороших знаний и навыков в водном спорте и специально по водолазной технике. Вот почва для новых поисков!

Прошло целых десять дней, пока мы составили некое подобие схемы состава роты военной полиции: три пехотных взвода и отделение снабжения. На листе бумаги, прикрепленном к стене, начертили прямоугольники и кружочки с условными знаками. В них мы занесли командиров взводов, взводных подофицеров, рядовых, ефрейторов, двоих водителей, троих конвоиров, оружейных мастеров и снабженцев. Вверху схемы поставили командира роты Коруджиева, а внизу — ротного фельдфебеля Гито Пепелянкова. К сожалению, не сохранилось ни полного списка личного состава роты, ни отдельных ведомостей, листов нарядов и прочих документов. Все собирали по крупицам, фамилию за фамилией. Помогал нам лично Пепелянков — невысокий, коренастый, краснощекий пятидесятилетний мужчина, с хитрыми, прищуренными глазами, плавной, напевной речью, пересыпанной крепкими ругательствами. Отыскали мы его с большим трудом. Он как будто забыл почти двадцатипятилетнюю службу в царской армии и работал бурильщиком. Во время службы фельдфебель сумел сохранить свою непричастность к издевательствам и расправам над невинными людьми в те годы, его миновал Народный суд, он отделался содержанием под арестом в течение одного месяца. Теперь на жизнь не жаловался, не злился, не чувствовал себя «бывшим человеком», обиженным народной властью. Философия у него была простая.

— Бедняк за что ни возьмется — все сделает, — говорил он, вытирая пот с мясистого лица. — В нашей деревне пахотной земли не было, кругом один камень, а нас шестеро детей. Призвали меня в казарму, там я и остался по божьей милости. А потом попал в круговерть: направили меня ротным фельдфебелем к Коруджиеву. А он молодой, читает толстые книжки, однако мозги куриные. К солдатам относился хуже, чем к скоту, бил, издевался, отдавал под суд. Я много раз пытался протестовать, но он угрожал мне и ругался. Страшный был человек, но за все расплатился. Утопили его, как червя, в божурском пруду.

— А откуда вам известно, что утопили, а не утонул сам?

— Вы что, меня за простофилю считаете, начальники? — рассердился бывший фельдфебель. — Там все было яснее ясного. Неспроста утопили тех, кто особо отличался в погромах и расстрелах.

— И кто, вы думаете, проделал это?