Дед Охрим возле сарая набивал метлу на держак.
— Як спалось, морячок?
— По-домашнему.
— То добре!.. Что ж рано схватился?
— Привычка. В шесть ноль-ноль — подъем. Дальше уже не сон, а томление.
— То так. Помню, бывало, на службе трубу заслышишь, хоп — и уже на ногах.
Дед белый весь, словно выкрашенный. Показалось, за эти два года он особенно постарел. Морщинистая шея заметно истончилась, лопатки выпирали костистым горбом, в пальцах рук — старческое подрагивание. Еще лето стоит на дворе, а он уже успел нарядиться в ватную фуфайку, обул валенки.
— Замерз, дедусю?
— А ты думал! По утрам прижимает. Знаешь, яка роса холодна?
— Август не кончился!
— Цыган чув шо сказал? Пришел Спас — держи рукавицы про запас… Як ты там, на морях? Що за служба?
— Плаваем, дедусю, потихоньку.
— Да нет, мабуть, не дуже потихоньку, бо Антон рассказывает, по глубокому ходите.
— Разно случается.
— Так-так!.. — Охрим Тарасович примерил в руках метлу, перевернул ее помелом вверх, пристукнул держаком об камень. — Казал опять же батько твой, к примеру, на Севере нырнуть в воду и где-нибудь аж на далеком Востоке вынырнут. Случалось?
— Приблизительно… — помялся в нерешительности Юрий.
— А дыхать чем? Вы ж не рыбы — люди, жабров у вас немае.
— Дыхаем воздухом, дедусю, як и все.
— Где ж его, воздуху, столько напасешься?
— Сейчас, на новых лодках, воздуха хватает.