– Не могу сказать. По-моему, пели ангелы.
Преподобный Уилсон заставил ее трижды окунуться в воды океана, приговаривая: «Клаудия, я крещу тебя именем Иисуса Христа». Быстро обсохнув на солнце, она присоединилась к празднеству, испытывая величайшую радость.
Двадцать седьмого июля Клаудия вместе с другими новообращенными поехала на аудиенцию к сестре Ваните, которая, по всеобщему убеждению, обладала силой и властью наделять Даром языков.
Каждому посетителю велели зачитать стих из второй главы «Деяний»:
Преподобный Уилсон заверил, что если она будет читать от души, то в ней откроется Дар. Если же говорить без веры, то ничего не выйдет. По мере того как приближалась ее очередь подойти к святой женщине, Клаудия все сильнее боялась, что не получит небесного языка.
Однако внезапно, произнося сакральные слова, она ощутила всю мощь Святого Духа, а с нею получила еще более могущественные силы. Господь даровал ей Разнообразие языков. Она не понимала ни слова, слетавшего с ее губ, но окружающие уверяли, что она говорит на испанском и турецком двухтысячелетней давности.
Среди бумаг, полученных мною от Марты, было письмо, датированное седьмым августа тысяча девятьсот семьдесят четвертого года: «Впервые в жизни я испытываю самый настоящий душевный подъем, – писала Клаудия. – Я живу с добрым, святым человеком, его семьей и еще одной девушкой моих лет. Чувствую себя чистой и как никогда спокойной».
При этом Клаудию возмущали наложенные на нее ограничения: ей не позволяли ходить в кино или слушать рок-музыку. Когда же преподобный Уилсон вдруг заявил, что надо убедить ее мать продать дом и прочее имущество, а вырученные средства пожертвовать Братству, потому что только так можно доказать свою искреннюю веру в Христа, Клаудия вдруг опомнилась.
Судя по записям Марты, шестнадцатого августа Клаудия позвонила ей из уличного телефона-автомата и сказала, что письмо, восхвалявшее Братство, она написала лишь по одной причине: всю корреспонденцию досматривали, и преподобный Уилсон обязательно его прочел бы. На самом деле условия жизни в Братстве были хуже некуда: за ней следили, даже когда она шла в туалет. Все работали на износ, а еще им что-то добавляли в еду, отчего люди становились как пьяные. Тех, кто пытался бежать, и вовсе отвозили куда-то в джунгли.
Двадцать пятого сентября Клаудия позвонила снова и сказала Марте, что очень больна и слаба: ей запрещают принимать лекарства, выписанные врачом.
– Мама, меня здесь держат против воли! Если кто узнает, что я тебе звоню, то запрут бог знает где и ты обо мне больше никогда не услышишь!
Марта связалась с полицейским управлением Каилуа-Кона и сообщила дежурному офицеру, что оплачивает для своей дочери билет на самолет. Он должен был проследить, чтобы она благополучно добралась до аэропорта. Тот сказал, что на Братство неоднократно поступали жалобы, давно ведется расследование, поэтому Клаудию должны отпустить без лишней шумихи.
В восемь часов вечера двадцать седьмого сентября тысяча девятьсот семьдесят четвертого года слабой и истощенной Клаудии на инвалидной коляске помогли добраться до аэропорта и сесть на рейс «Гавайских авиалиний» до Гонолулу, откуда другим самолетом «Юнайтед эйрлайнс» она вылетела в Колумбус.
4
Как ни радовалась Марта спасению дочери, благополучно вернувшейся домой, спустя четыре недели ту вновь стали мучить галлюцинации и приступы странного поведения. Двадцать второго октября Клаудию госпитализировали в психиатрическую лечебницу Маунт-Кармел, а оттуда перевели в психиатрическое отделение больницы университета штата Огайо, в Апхэм-холл, где она познакомилась с доктором Стинсоном.
В его медицинском заключении была кратко пересказана ее история. Клаудия заявила, что на Гавайях ее похитила и насильно удерживала в рабстве мафия.
– Зачем вы были им нужны? – спросил Стинсон.
– Я певица и стою немалых денег.
– Как вам у нас в больнице?