Зина несколько секунд не двигалась, растерянно думая, как ей поступить. Потом сказала:
— Мне ведь на работу скоро.
— До работы еще управимся. Долго ли вдвоем?
Зина поднялась с явной неохотой. Так же неохотно надела платье, кое-как поправила растрепавшиеся волосы. Во дворе свекровь сказала:
— Ты что же это, девка, в бега ударилась?
— Сами знаете… — сухо заметила Зина.
— Знать-то знаю, но всему мера бывает. Он всю ночь места себе не находил.
— Ну и пусть… Это ему на пользу.
— На пользу… Можно и добром договориться. Да и незачем сор из избы выносить.
Зина молчала.
После дойки коров, когда слили во фляги молоко и отогрелись около печки, Марфа Сидоровна предложила дочери:
— Григорий Степанович уезжает. Немало доброго для колхоза сделал. Проводить надо.
— И я пойду, — бойко выпалила Эркелей.
— Да, проводить надо. Хороший был человек, — покачивая головой, сказала Чинчей таким тоном, будто Кузин уже покоился на кладбище.
— Хороший? А зачем же выбирали Ковалева? — с обидой спросила Марфа Сидоровна. — С Григорием Степановичем я семь лет работала. Всяко бывало… Ночи доводилось не спать… Хороший человек. А вы, не задумываясь, сменили его на нового. Жаль, меня не было. Я бы сказала…
Чинчей не спеша достала с припечка трубку с длинным, чуть не в полметра, чубуком и, набивая ее махоркой, ответила Марфе Сидоровне вопросом:
— Э, когда новый лучше, почему не сменять?
— Да как вы узнали, что новый лучше?
— Видали… Все видали.
— Так и увидали! — стояла на своем Марфа Сидоровна.