Дороги в горах

— Катя, что ты всему удивляешься? Не нравится? Ведь жила в селе…

— Сравнил тоже… Совсем другое село… А тут, — Катя брезгливо скривила губы, — дыра какая-то…

— Ну, это ты напрасно. Знаешь, здесь летом благодать. Катунь, тайга… Ягоды всякой полно, грибов, а рыбы — только успевай жарить.

— Ну, летом… До лета еще далеко.

— Ничего не далеко. Лето за Сарлык-горой. Вон за той, видишь?

Катя глянула в окно на гору, которая, щетинясь темным пихтачом, закрыла добрую половину неба.

— Страсть какая. Сроду не жила в горах. Света белого не видать. С тоски околеешь.

— Привыкнешь… Ребята поправятся на молоке, загорят…

Катя, добрея, улыбнулась.

— Им-то хорошо тут.

— И нам неплохо. Помоги-ка кровать поставить. А в доме надо руки приложить, тогда и уют будет.

Пришли Эркелей и Чинчей. Эркелей, прослышав о приезде семьи Ковалева, с самого утра не находила себе места. Ей не терпелось взглянуть на жену Геннадия Васильевича. Какая она, интересно?

— Пойдем? — приставала Эркелей к Клаве, но та говорила:

— С какой же это стати? Люди только с дороги, а мы заявимся. Потом, завтра или когда сходим.

— Э, ничего ты не понимаешь, — сердилась Эркелей.

— Сходить надо, — сказала Чинчей. — Может, помочь что.

Приунывшая Эркелей встрепенулась. Подскочив к Чинчей, схватила ее за рукав:

— Конечно, надо. Пойдем!

Переступив порог, она без стеснения окинула оценивающим взглядом Катю, сказала себе: «Ничего, но не особенная… Какая-то белая вся. Солнца, что ли, не видела? Может, у них в городе солнца нет? А я, кажется, лучше ее? Конечно, лучше».

Эркелей бойко поздоровалась и, присев перед Володькой, показала ему язык. Тот сначала надулся, а потом заулыбался.