Старик, узнав провожатого Ковалева, приветливо заулыбался, остановил коня.
— Дьякши! Дьякши! Хорошо!
Они поговорили по-алтайски, затем провожатый обратился к Ковалеву:
— Это наш сарлычник. Однако больше двадцати лет сарлыков пасет. Приглашает чай пить. Тут недалеко…
Сенюш утвердительно закивал головой в круглой меховой шапке.
— Совсем близко — вот там, за скалой.
Усталость вызывала у Ковалева желание скорее добраться до усадьбы. Но Сенюш, принимая обязанности проводника, уже повернул коня. В длинной нагольной шубе, туго перетянутой опояской, старик плотно, как впаянный, сидел в седле, чуть покачиваясь в такт ходу лошади.
За молодым ельником показались пасущиеся вразброд сарлыки. Они вскинули лохматые заиндевелые головы, с диковатой опаской косясь на всадников.
— Ух, какие!.. — удивился Геннадий Васильевич. — Не доите?
— Как его будешь доить? Совсем дикий, — сказал провожатый.
— Вообще-то их доят. Молоко жирное…
Прислушиваясь к разговору, Сенюш оглядывался через плечо. Его сухие обветренные губы растягивались в иронической улыбке. Смешной этот приезжий! Сарлычек доить? Когда их доили?
Ветхий, зияющий черными щелями аил стоял на круглой поляне. С ветреной стороны его надежно прикрывала скалистая гора.
— Так все двадцать лет и живете в аиле? — спросил Ковалев, неловко спешиваясь и высвобождая из стремени носок пима.
— Нет, зачем в нем? — старик рассмеялся. — Я, как бай, живу. У меня пять аилов. Вот тут… Там… и там есть, — Сенюш указал рукавицей в низкое, седое, осыпающееся мелкими снежинками небо. — У самых белков аил… Тот совсем плохой, однако от непогоды спасает.
— Избу надо. Что за житье в аиле!
— Пять изб одному человеку как построишь? — ответил вопросом старик, услужливо распахивая косую дверь. — Заходите. Огонь не потух, однако.
За чаем разговор стал совсем непринужденным. Сенюш вспомнил старое время, когда он воевал в партизанском отряде.
— Кабарга, однако, не знала троп, по которым Сенюш водил партизан. Григорь Степаныч тоже воевал вместе… Ему и двадцати тогда не было. Я тоже еще молодой был. Силы много, и глаз далеко видел. А теперь кругом туман. Плохо, когда старость приходит… — Сенюш грустно задумался, отхлебнул из чашки жирного горячего чая. — Григорь Степаныч правильный человек, очень правильный… Только зачем он много сеять не хочет? Вот тут совсем близко много сеют, а он не хочет.
— А что сеять? — Ковалев, как и алтаец, сидел, поджав под себя ноги, но с непривычки ноги ломило, и они все время разъезжались. Легкий ветерок, проникая в щели, развевал по аилу дым, который лез в нос, ядовито щипал глаза.
ebooksa