Дороги в горах

22
18
20
22
24
26
28
30

Коренастый алтаец средних лет несмело переступил порог, стянул с головы шапку.

— Что скажешь? В сельпо, что ли, работаешь?

— В сельпо малость работал, а теперь не работаю, — алтаец, подступая к столу, широко и радостно улыбался. — Григорь Степаныч, принимай в колхоз. Чабаном буду…

Председатель хмыкнул, отвел в сторону глаза.

— Ишь ты, опять на баранину потянуло. Закуска неплохая. Нет, Бабах, не нужен ты мне.

Алтаец продолжал еще улыбаться, а брови его поднялись, глаза расширились.

— Почему так говоришь, Григорь Степаныч?

— Сам знаешь, почему… Воспитывать тебя еще надо — пьешь без просыпу.

— Эх, Григорь Степаныч… Пьешь… Пьешь… Вот тут, — он ткнул кулаком в грудь, — больно. Ой, как больно… — Голос у Бабаха дрогнул. Он повернулся и чуть не бегом выскочил из кабинета.

— Колхозник тоже нашелся… — бросил в сторону Геннадия Васильевича Кузин. — В тюрьме сидел, а теперь пьянствует. Когда я принял колхоз, вот таких тружеников человек пятнадцать было. Свита старого председателя, собутыльники… Насилу избавился от них. Несколько человек и сейчас еще треплются, как конский хвост на ветру.

— Возможно, Бабах изменился? — Геннадий Васильевич встал. Ему захотелось непременно поговорить с алтайцем. Он поспешно вышел из кабинета.

Бабах стоял около похожий на бум коновязи. Заметив на крыльце Геннадия Васильевича, он отвернулся, неторопливо зашагал вдоль улицы.

— Бабах, подожди! — крикнул Ковалев.

Бабах, не оборачиваясь, нехотя замедлил шаг. Ковалев нагнал его, и они некоторое время шли молча.

— Куда идешь? — спросил Геннадий Васильевич.

— Куда глаза глядят. Денег нет, а то бы пьяным напился.

— Какой интерес?

Бабах, не поворачиваясь, метнул в Ковалева злой взгляд.

— Когда человек места своего не найдет, что он должен делать, а?

— Искать это место. И не пить, конечно… Какой толк от этого?