— Как — что сеять? — вскинулся старик. — Все надо сеять. Пшеничку, рожь… Все надо…
— Пшеница-то, кажется, здесь не вызревает?
— Зачем не вызревает? Мой сын Андрей МТС работает. Он говорит, есть такая пшеница — скоро поспевает. Каменная мука есть, навоза много…
— Это верно, скороспелые сорта пшеницы выведены, только пойдут ли они здесь? Ведь никто не проверял. — Ковалев озабоченно взглянул на часы и сказал проводнику: — Нам пора. Поздно приедем. Ведь сегодня, кажется, суббота?
— Суббота, — подтвердил Сенюш. — Баня будет. Я тоже потом поеду…
Покачиваясь в седле, Геннадий Васильевич думал о Сенюше. Старик, вероятно, прав. Больше сеять — кормовая база окрепнет, увеличатся надои молока, настриг шерсти прибавится. Почему не понимает этого Григорий Степанович?
Кузин, как и первый раз, принял Геннадия Васильевича холодновато, с заметным недоверием. Быстро окинув его с ног до головы испытующим взглядом, спросил:
— Ну как? Не понравилось?
Ковалев от такого прямого вопроса растерялся, передвинулся на диване, запустил в бороду пальцы.
— Откровенно говоря, да… Не понравилось.
Кузин шевельнул седыми бровями, достал из кармана старый засаленный кисет и начал неторопливо мастерить самокрутку. Потом пододвинул кисет и бумагу на угол стола, поближе к Геннадию Васильевичу. Тот, чтобы поддержать компанию, тоже закурил махорки. Выпустив густую струю бурого дыма, Григорий Степанович поднял на Ковалева усталые глаза:
— Сын у меня инженером на большом заводе. Когда в школе учился, принес книжку про какого-то витязя. Вслух нам с матерью читал. Запомнились мне такие слова:, «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны».
— Знаю такие слова, — сказал Геннадий Васильевич, чувствуя, как им овладевает обида.
— Еще лучше, если знаешь. — Кузин так налег грудью на стол, что он скрипнул. — Со стороны оно, конечно, видней. Только трудности со стороны не приметишь. Надо самому в дело впрячься. — Кузин побарабанил пальцами по столу. — Я вот когда принял колхоз — люди на трудодень несчастные копейки да граммы получали. Чего там говорить, одной охотой перебивались. Ну, огороды — тоже подспорье. Только у нас много на огороде не вырастишь: камень. А в прошлом году трудодень обошелся в четыре рубля и полкило хлеба. В этом — шесть рублей, пожалуй, перетянет…
— Это хорошо, Григорий Степанович. Я понимаю, напрасно ты думаешь, что я не понимаю… Колхозники уважают тебя неспроста. Но ведь животноводство у вас — основа всего хозяйства. Его надо как-то организовать, тогда доходы еще выше поднимутся.
— Вот, выходит, и не понимаешь, если так говоришь, — сказал Кузин.
Он изо всех сил старался сдержать раздражение, но не смог. Мысль о том, что какой-то горожанин, изучив по книгам сельское хозяйство, пытается поучать, взорвала Григория Степановича. Он выпрямился и, целясь в Ковалева холодным взглядом, начал рассчитанно бить тяжелыми словами:
— У нас на каждого трудоспособного колхозника приходится больше ста голов скота. Да, больше ста. Вот и организуй, повышай продуктивность. Средства теперь есть, рад бы построить коровник, кошары, но кто будет строить? Вон телятник затеяли, два года пурхаемся, а конца не видать. Нет людей, хоть плачь. Десятилетку окончил, уехал учиться, считай, дело с концом, не вернется в колхоз. В армию призвали — тоже пропал для колхоза.
— Бесплатно работать мало, конечно, охотников найдется, — заметил Геннадий Васильевич.
— В этом-то и дело… Я пришел к разбитому корыту. А теперь все-таки хозяйство… Двадцать домиков на стоянках построили, кое-что подремонтировали, сеять понемногу начали, сено косить. — Кузин покосился на приоткрывшуюся дверь: — Кто там? Ты, Бабах? Заходи.
ebooksa