– Ты Гусев? – прогнусавило кошмарное видение. – И я Гусева.
– Надеюсь, мы не родственники, – сухо молвил я, отстраняясь, чтобы она поскорее прошла.
– Ты шибко-то не гордынничай! – Рот ощерился кривыми желтыми зубами. – Ты против меня гусенок!
Сколь многообразны контакты его превосходительства, подумал я, проходя в дверь, и тут же забыл о мерзкой бабе. У меня были заботы понасущней.
Выслушав мою скорбную и отчасти покаянную исповедь, Константин Викторович задумчиво приспустил с переносицы очки.
– М-да, господин директор, получив из Дворца подобную кляузу, конечно, может отреагировать нервно. Ответит, что статский советник Гусев еще вчера был уволен со службы и что Департамент за его действия ответственности не несет.
Я помертвел.
– Хорошо, что вы меня предварили, – продолжил Воронин. – Я переговорю с Валентином Анатольевичем. Уверю его, что Распутин императрице не накляузничает и дело иметь последствий не будет.
– А вдруг накляузничает?
– Не успеет. Он завтра уезжает в Москву, а оттуда отправится в свое родное сибирское село. Вернется нескоро, если…
Что «если», он не договорил, только сердито скривился. Я впервые видел этого флегматичного господина в таком раздражении. По счастью, оно оказалось направлено не против меня.
– Эта опухоль разъедает тело государства в тысячу раз хуже любой революционной заразы, – сквозь стиснутые зубы проскрипел действительный статский советник. – Нужен хирург, пока по всему организму не пошли метастазы…
Тема распутинщины, хоть и животрепещущая, в данный момент меня занимала меньше, чем собственная судьба.
– Да верно ли, что он завтра уезжает и вернется нескоро? – не удержался я от вопроса. – Вы это доподлинно знаете?
Воронин улыбнулся мне как неразумному дитяте.
– Важные вещи я обязан знать по долгу службы. А перемещения нашего
И я отчасти успокоился.
Я вернулся домой, рухнул на постель и наконец, после двух бессонных ночей, крепко уснул.
Перенапряжение нервов породило в моем измученном мозгу тягостный кошмар.
Мне снилось, что у меня в жилах густеет кровь. Очень медленно, постепенно. Тяжелеют руки и ноги, деревенеют губы, тормозятся мысли. Тело слушается всё неохотней, наливается свинцом. Потом начинается неудержимая щекотка. Я чешусь, но достать ногтями до источника зуда не могу. Он внутри. Я догадываюсь: это по венам ползет тромб. Сейчас доберется до сердца, и оно разорвется.