Избранные произведения. В 3 т. Т. 3: Псалом; Детоубийца

22
18
20
22
24
26
28
30

Афросинья (вздохнув). Колбасы бы танбовской.

Алексей. Пусть принесут, что у вас имеется, ведь не дома мы. Хотел бы спросить вас, граф, и вас, господин референдарь, понеже, скрываясь, отстал от политических новостей. Низкие льстецы и злые люди вокруг отца моего давно разжигают всякое в нем тщеславие, чему доказательством служат отцовские фантазии о титуле императорском. Искательство этого титула причинило одне досады и ничего существенного не принесло России. В каком положении дело?

Дольберг. Недавним договором Вестфальским, публичным свидетельством почти всей Европы признано истинное и настоящее достоинство российского государя. Признан за ним титул — император, а за Россией — Российская империя. Земли лифляндские, малороссийские и польские, подпавшие под власть России, признаны Европой как части этой Российской империи.

Алексей (растерянно и задумчиво). Неужто подобное учинилось? Моя ссора с отцом не меж людьми ссора, не меж отцом и сыном, не меж государем и наследником, это ссора, господа, прежде всего меж двумя Россиями, меж Россией мирной и Россией военной. Изберет ли Россия мирный путь в среде славянства либо вмешается в самую гущу европейской, католической страсти? Наша Россия в европейских ссорах запутается, как в птичьих силках, и даже если б в будущем появился правитель, который захотел бы выпутаться, то уж не смог бы.

Дольберг. Однако договором Вестфальским величие и значение Российской империи признано, как никогда ранее, и вам, наследнику престола, это должно быть радостно.

Алексей. Чему радоваться, господин референдарь? Ни вам, ни нам радоваться нечего. От Российской империи Европе николе не будет покою, а российскому народу николе не будет счастья.

Шенборн. Если место пребывания ваше в крепости Эренберг будет обнаружено русскими агентами, то предусмотрен тайный перевод ваш в замок Сент-Эльмо, близ Неаполя.

Занавес

СЦЕНА 8

Неаполь. Замок Сент-Эльмо. Алексей сидит у стола, что-то торопливо пишет, читает, рвет, бросает в корзину и пишет вновь. Осторожно на цыпочках входит Афросинья с галстуком в руках. Приблизившись с улыбочкой, набрасывает сзади галстук на шею Алексею. Алексей с криком судорожно хватается руками за галстук, как висельник за петлю, и падает из кресла.

Афросинья (смеется). Прынчик напужался. Я тебе гостинец принесла, да с жартом преподнесть решила. Вот еще четки деревянные.

Алексей (улыбаясь, поднимается с пола). Афросиньюшка вернулась. (Обнимает ее). Что дохтор приказывал?

Афросинья. В Неаполе приказывал дохтор, который меня лечил, чтоб мне на пятом или седьмом месяце кровь пустить, и о сем, как изволишь ты, пускать мне али нет и сколько унциев пустить.

Алексей. Ежели дохтор приказал, значит пустить. А в Венеции как?

Афросинья. В Венеци порошок дали. Как жили в Тироле — все скука. В Венеци же с графиней Даун в опру ходили, одначе ни опры, ни комедии не застали. Токмо в один от дней на гудоле ездили в церковь музыки слушать. Во всей Италии славные певцы. Первый — кастрат Мачуль, неаполитан, вторая — девка Маргарита, третий — кастрат Картус, четвертый — кастрат Пикуданина, пятая — девка Сицилия, шестая — Каталина-девка. На короновал одному кастрату дают найму тысячу червонных и более. Здеся все музыки любят. Графиня сказывала, когда австрийцы занимали Неаполь, то, входя, хором пели.

Алексей (смеется). Ах ты, Афросиньюшка Федоровна, умница моя. Все-то ты помнишь, все-то ты понимаешь. Вот бы и мне поездить. Италию люблю. Тут церкви занятные. Помню, в одной церкви Пресвятая Богородица высечена из белого мрамора, держит младенца предивной работы.

Афросинья (улыбается). Так же и я Селебена нашего скоро держать буду.

Алексей (целует ее). Помолиться бы о том. В Баро к мощам Николая-чудотворца бы съездить, преклониться, да сижу, как зверь в клетке, под чужим венгерским именем. Я и тебя б не пускал, да чреватости надобно. Не было тебя три дня — сердце все колотилось. Ведь как выследили нас батюшкины агенты в Эренберге, да как ехали мы, чтоб схорониться в Неаполь, всю дорогу и в Иншбруке, и в Монтуе, и в Флоренции, и в Риме до самого Триента встречались нам подозрительные люди. Пришлось хорониться. А хотелось выйти, да погулять, да поглядеть.

Афросинья. Флоренция город велик, да на улицах не чисто.

Алексей. Мы б с тобой не по улицам ходили, поехали б в сад к князю Бургезия. В саду его много славных владетелей и мучителей из мрамора. А иное — что ж мне на мраморных-то мучителей глядеть, ежели имею батюшку мучителем. Одначе, Афросиньюшка, не долго уж. Я вот письма писал.