Гостья

Они поднялись на сцену. Стояла кромешная тьма.

– Справа, – сказал Пьер.

За бархатным занавесом лежало какое-то тело. Они наклонились.

– Гимьо! А я удивился, что он мог уйти, прежде чем опустеет последняя бутылка.

Положив голову на согнутую руку, Гимьо блаженно улыбался. Он и правда был очень красив.

– Я встряхну его, – предложил Рамблен, – и подниму его к вам наверх.

– Мы закончим наш обход, – сказал Пьер.

В артистическом фойе было пусто. Пьер закрыл дверь.

– Я хотел бы, чтобы мы объяснились, – сказал он. – Мне так горестно, что ты можешь поставить под сомнение нашу любовь.

У него было честное озабоченное лицо, и, взглянув на него, Франсуаза поддалась искушению.

– Я не думаю, что ты перестал меня любить, – прошептала она.

– Но ты говоришь, что мы тащим за собой некий старый труп. Это так несправедливо! И неправда, что у меня нет необходимости тебя видеть. Когда тебя нет, я скучаю, а с тобой я никогда не скучаю. Обо всем, что со мной происходит, мне сразу же хочется рассказать тебе, я проживаю это вместе с тобой. Ты – моя жизнь, и ты это прекрасно знаешь. Я нечасто волнуюсь за тебя, это верно, но все потому, что мы счастливы; если бы ты заболела, если бы ты сделала мне какую-то гадость, я бы места себе не находил.

Эти последние слова он произнес с таким убеждением и благодушным видом, что Франсуаза ласково рассмеялась. Она взяла его за руку, и они вместе поднялись к ложам.

– Я – твоя жизнь, – сказала Франсуаза. – Но знаешь, что я остро чувствую этим вечером: наши жизни – они тут, вокруг нас и почти независимы от нас, мы их не выбирали. И меня тоже ты никогда не выбирал. Ты больше не свободен не любить меня.

– Но дело в том, что я люблю тебя, – сказал Пьер. – Ты действительно думаешь, что свобода состоит в том, чтобы каждую минуту во всем сомневаться? Обсуждая Ксавьер, мы так часто говорили, что в таком случае становишься рабом малейших изменений в своих настроениях.

– Да, – согласилась Франсуаза.

Она слишком устала, чтобы хорошо разбираться в своих мыслях, но она вновь увидела лицо Пьера, когда он отпустил ее руку: то была неопровержимая очевидность.

– И однако жизнь состоит из мгновений, полных тобой, – со страстью сказала она. – Если каждое из них пусто, ты никогда не убедишь меня, что это создает наполненное целое.

– Но у меня множество наполненных мгновений с тобой, – возразил Пьер, – разве это не видно? Ты говоришь так, будто я надутый, равнодушный чурбан.

Франсуаза коснулась его руки.