Гостья

22
18
20
22
24
26
28
30

– Пойду глотну воздуха, – отвечала Ксавьер, – здесь я задыхаюсь.

Пьер сделал шаг к ней.

– Мне надо побыть одной, – резко сказала она.

– Ксавьер! Не обижайтесь! – попросил Пьер. – Лучше сядьте и поговорим здраво.

– Поговорим! Мы и так уже чересчур много всего наговорили!

– Не уходите так, – ласково попросил Пьер.

Протянув руку, он коснулся ее руки, Ксавьер рывком откинулась назад.

– Не приказывайте мне теперь, – бесцветным голосом произнесла она.

– Ступайте подышите, – предложила Франсуаза, – но возвращайтесь ко мне в конце дня, согласны?

Ксавьер взглянула на нее.

– Согласна, – сказала она с какой-то покорностью.

– Я увижу вас в полночь? – сухо спросил Пьер.

– Не знаю, – едва слышно ответила Ксавьер. Она резко толкнула дверь и закрыла ее за собой.

Пьер подошел к окну и с минуту стоял неподвижно, прижавшись лбом к стеклу – смотрел, как она уходит.

– Какая жуткая неразбериха, – сказал он, возвращаясь к кровати.

– И какая бестактность! – нервно отозвалась Франсуаза. – Что тебе взбрело в голову? Это последнее, что можно было сделать – прийти вот так с Ксавьер, чтобы сгоряча рассказать мне ваш разговор. Ситуация тягостная для всех, ее не вынесла бы и менее недоверчивая девушка.

– А-а! Что ты хочешь, чтобы я сделал? – спросил Пьер. – Я предложил, чтобы она пришла к тебе одна, но это, естественно, показалось ей выше ее сил, она сказала, что было бы лучше пойти вместе. Что касается меня, то и речи не могло быть, чтобы я поговорил с тобой без нее. Получилось бы, что мы хотим все уладить между собой, как взрослые, через ее голову.

– Я не возражаю, – отвечала Франсуаза, – вопрос был деликатный. – И со странным упрямым удовольствием она добавила: – Во всяком случае, твое решение не самое удачное.

– Вчера вечером все казалось так просто. – Пьер с отсутствующим видом глядел куда-то вдаль. – Мы открыли нашу любовь, мы пришли рассказать тебе о ней как о прекрасной истории, которая произошла с нами.

Кровь подступила к щекам Франсуазы, а сердце полнилось обидой; она ненавидела эту роль равнодушного, благословляющего божества, которую они заставляли ее играть для собственного удобства, под предлогом ее почитания.