Гостья

– Разумеется, нет, я не флюгер, – твердо отвечала Ксавьер.

– Вы могли ошибаться, – сказал Пьер, в голосе которого слышалось колебание между сухостью и нежностью. – Возможно, в минуту восторженности вы приняли дружбу за любовь.

– Разве вчера вечером у меня был восторженный вид? – с вымученной улыбкой спросила Ксавьер.

– Казалось, вы были захвачены мгновением, – сказал Пьер.

– Не больше, чем обычно, – заметила Ксавьер. Схватив прядь своих волос, она принялась искоса разглядывать их с видом упрямым и глуповатым. – Дело в том, – продолжала она тягучим голосом, – что громкие слова сразу все делают таким значительным.

Пьер насупился.

– Если слова отражают правду, почему их надо бояться?

– Верно, – отвечала Ксавьер, не переставая ужасно косить.

– Любовь – это не постыдный секрет, – сказал Пьер. – Мне кажется слабостью нежелание прямо смотреть на то, что происходит в тебе самом.

Ксавьер пожала плечами.

– Себя не переделаешь, – сказала она, – у меня не общедоступная душа.

Пьер пришел в замешательство. Вид у него был страдальческий, и это огорчило Франсуазу. Он мог быть таким уязвимым, если решался отбросить все средства защиты и оружие.

– Вы считаете недостойным вести разговор об этом втроем? – спросил он. – Но вчера мы об этом договорились. Возможно, было бы лучше, если бы каждый поговорил с Франсуазой наедине?

Он в нерешительности взглянул на Ксавьер; она бросила на него рассерженный взгляд.

– Мне совершенно все равно – быть вдвоем, втроем или целой толпой, – сказала она. – Мне только странно слышать, как вы говорите мне о моих собственных чувствах. – Она нервно рассмеялась. – Это до того странно, что я не могу в это поверить. Неужели речь действительно идет обо мне? Это меня вы разбираете по косточкам? И я с этим соглашаюсь?

– А почему нет? Речь идет о вас и обо мне. – Пьер робко улыбнулся. – Минувшей ночью вам это казалось естественным.

– Этой ночью… – промолвила Ксавьер с почти страдальческим видом. – Тогда казалось, вы что-то проживали, а не только говорили об этом.

– С вашей стороны это крайне огорчительно, – сказал Пьер.

– Это бессмысленно – позволять говорить о себе самом, словно ты кусок дерева, – резко ответила Ксавьер.

– Вы можете что-то переживать лишь в тени, тайком, – уныло продолжал Пьер. – Вы не способны об этом думать и желать этого при ярком свете. Вас смущают не слова: вас сердит то, что я требую от вас согласиться по собственной воле сегодня с тем, что вчера вы приняли от неожиданности.