Гостья

– Да, и тем самым история заранее была освящена, – заметила Франсуаза. – Я прекрасно понимаю, Ксавьер еще больше, чем тебе, необходимо было думать, что об этой ночи будет рассказано мне.

Ей вспомнился их заговорщический, радостный вид, когда они пришли к ней в палату. Как прекрасный подарок они принесли ей свою любовь, чтобы она вернула им ее преображенной в доблесть.

– Вот только Ксавьер никогда ничего не представляет себе в подробностях. Она не подумала, что придется пользоваться словами, и ужаснулась, как только ты открыл рот. Меня это не удивляет, но тебе следовало предвидеть удар.

Пьер пожал плечами.

– Я не собирался вести подсчеты, – сказал он. – Я не остерегался. Это маленькая фурия. Если бы ты видела, какой трогательной и открытой она была этой ночью. Когда я произнес слово «любовь», она слегка вздрогнула, однако лицо ее тут же выразило согласие. Я проводил ее в ее комнату. – Он улыбнулся, но, казалось, не почувствовал своей улыбки; глаза его затуманились. – Прощаясь с ней, я обнял ее, и она подставила мне губы. Это был совершенно невинный поцелуй, но сколько нежности было в ее порыве.

Картина полоснула Франсуазу, словно ожог; Ксавьер, ее черный костюм, блузка из шотландки и ее белая шея; Ксавьер, податливая и теплая в объятиях Пьера, с полузакрытыми глазами, раскрытыми губами. Никогда она не увидит этого лица. Франсуаза сделала над собой отчаянное усилие; она становилась несправедливой, она не хотела позволить этой растущей озлобленности овладеть собой.

– Ты предлагаешь ей нелегкую любовь, – сказала она. – Это естественно, что она в какой-то момент пугается. Мы не привыкли смотреть на нее под таким углом, но ведь это девушка, и она никогда не любила. Несмотря ни на что, это имеет значение.

– Только бы она не наделала глупостей, – сказал Пьер.

– Что она, по-твоему, может сделать?

– С ней никогда не знаешь, она была в таком состоянии. – Он с мучительным беспокойством взглянул на Франсуазу. – Ты попробуешь ее успокоить, хорошенько все ей объяснить? Только ты можешь все уладить.

– Я попробую, – ответила Франсуаза.

Она посмотрела на Пьера, и ей вспомнился разговор, который состоялся у них накануне: слишком долго она слепо любила его за то, что получала от него. Однако она пообещала себе любить его таким, какой он есть, вплоть до той самой свободы, которая позволяет ему ускользать от нее, и не будет отступать, столкнувшись с первым препятствием. Франсуаза улыбнулась ему.

– Главное, – сказала она, – я попытаюсь заставить ее понять, что ты не мужчина между двумя женщинами и что мы все трое образуем нечто особенное, возможно, нечто трудное, но что может быть прекрасным и счастливым.

– Я задаюсь вопросом, придет ли она в полночь, – сказал Пьер. – Она до того была взволнована.

– Я попытаюсь убедить ее, – сказала Франсуаза. – По сути, все это не так уж важно.

Они помолчали.

– А Жербер? – спросила Франсуаза. – О нем и вовсе не было речи?

– О нем едва упомянули, – ответил Пьер. – Но думаю, ты была права. В какой-то момент он ее привлекает, а через минуту она о нем больше не думает. – Он повертел в пальцах сигарету. – Однако с этого все и началось. Наши отношения казались мне прелестными, такими, какими они были; я ничего не стал бы пытаться менять, если бы ревность не пробудила мое стремление главенствовать. Это болезнь: как только я чувствую противодействие, у меня мутится разум.

Это верно. В нем крылась некая опасная сила, которой и сам он управлять не мог. У Франсуазы перехватило горло.

– Кончится тем, что ты будешь спать с ней, – заметила она.