Франсуаза с извиняющимся видом ответила:
– Я определенно слишком много выпила.
Ксавьер, одеревенелая, словно автомат, шла на несколько шагов впереди них.
– Эта тоже не лучше, – заметил Пьер. – Мы доставим ее, а потом спокойно поговорим.
– Да, – сказала Франсуаза.
Прохлада ночи, нежность Пьера вернули ей немного покоя. Они присоединились к Ксавьер, и каждый взял ее за руку.
– Я думаю, нам пойдет на пользу пройтись немного, – сказал Пьер.
Ксавьер ничего не ответила. На ее мертвенно-бледном лице сжатые губы словно окаменели.
Они молча спускались по улице, занимался день. Ксавьер внезапно остановилась.
– Где мы? – спросила она.
– На Трините, – ответил Пьер.
– Ах! – произнесла Ксавьер. – Мне кажется, я была немного пьяна.
– Я тоже так думаю, – весело отозвался Пьер. – Как вы себя чувствуете?
– Не знаю, – отвечала Ксавьер, – я не знаю, что произошло. – Она с мучительным видом наморщила лоб. – Я помню очень красивую женщину, которая говорила по-испански, а потом – черная дыра.
– Какое-то время вы смотрели на эту женщину, – сказал Пьер, – вы курили сигарету за сигаретой, и пришлось брать у вас из рук окурки, иначе вы позволили бы им обжечь вас и ничего при этом не почувствовали бы. А потом вы как будто немного очнулись и взяли нас за руки.
– Ах да! – вздрогнув, сказала Ксавьер. – Мы были на дне ада, я думала, нам оттуда никогда не выбраться.
– Вы на долгое время словно окаменели, превратившись в статую, – сказал Пьер, – а потом Франсуаза заплакала.
– Я помню, – со смутной улыбкой произнесла Ксавьер. Веки ее опустились, и она сказала каким-то далеким голосом: – Я была так довольна, когда она заплакала, это как раз то, что мне самой хотелось бы сделать.
Мгновение Франсуаза с ужасом смотрела на нежное, неумолимое лицо, на котором никогда она не замечала отражения своих сокровенных радостей и горестей. Ни на минуту Ксавьер не озаботилась ее скорбью; она увидела ее слезы лишь для того, чтобы обрадоваться им. Франсуаза вырвала свою руку у Ксавьер и, словно подхваченная торнадо, бросилась бежать вперед. Ее сотрясали рыдания возмущения; ее тревога, ее слезы, эта мучительная ночь – все это принадлежит только ей, и она не позволит, чтобы Ксавьер отняла у нее это; она убежала бы на край света, чтобы ускользнуть от ее жадных щупалец, которые хотели сожрать ее живьем. Она услышала за собой торопливые шаги, и крепкая рука остановила ее.
– В чем дело? – спросил Пьер. – Прошу тебя, успокойся.