Да куда! Не хотят! Как можно? И стыдно, и некогда, на рынок пора, что скажут подруги, что станут говорить добрые люди? И прочая, и прочая.
Повесы ни с места, да и девушек не пускают. А солнце, безжалостное солнце все выше да выше, плывет себе, не ждет, чем кончится спор; да и на рынок пора, я чай, торг живо идет; как разберут все места трастеверянки и тиволийские девушки, как распродадут весь свой товар, покупщики разойдутся, придется нести домой опоздалые запасы. Что скажут маменьки? А что сказать маменькам?
Что тут делать? Нечего делать — подставили губки, краснеют, а все-таки платят, и платят, право, не лгу, без недоимок, охотно, и вдвое, и втрое! Что ж делать? Солнце, видите, не ждет, а рынок пуще того не ждет. Пошла оценка товаров, и престрогая.
Встретился тут, однако же, казусный случай; в толпе хорошеньких знакомок открылось новое личико.
— Это кто? Откуда?
— Это Беппа, моя сестра, — поспешно отвечала живая смуглянка Мариетта.
— Беппа! Беппа!
— Что за чудное имя.
— И как хороша! Что за глаза — какой стан! Роскошь! Вот открытие.
— Вот образец для Венеры.
— Нет, для поющей Цецилии.
— Нет, это настоящая Геба.
— Клад!
— Чудо! Прелесть! Безумие!
— Беппа, Беппа, anima mia![32] Мне твою плату.
— Нет, мне. Я ведь первый тебя увидел.
— Нет, мне, mia carina[33]. Ты видела, я давно ожидал твоего поцелуя.
— Ко мне, Беппа!
— Нет, ко мне!
Спор жарче, и вот расплатились все, не платит одна Беппа. Кажись, кто расплатился, шел бы на рынок своей дорогой. Так нет, — красные девушки ни с места; всем, видите, дело: досадно, что Беппа не платит; досадно, что так настойчиво требуют платы от Беппы, досадно, что Беппою заняты все; что за Беппой других позабыли.