Дача на Петергофской дороге,

В жизни народов бывает, говорят, иногда, что они спят по целым столетиям, не рассуждая, не жалуясь, не зная даже, можно ли желать лучшего, и вдруг блеснет искра, и они пробуждаются, мыслят, испытывают и сознают себя и свое настоящее. Так и в сердце девушки; ребенок-Зоя до сих пор жила, не зная, как уходила жизнь, наслаждалась настоящим, не зная, что было оно, и не спрашивая, что вело оно за собою. Вдруг является вопрос: идти ли за советника? Зоя, не думая, отвечает: отказать, отказать. Но для чего? Ответ готов: это образ князя с его прекрасными, одушевленными глазами, милою улыбкою и темными усиками. Но если прежде этот образ отвечал на все движения души, то теперь Зоя спрашивает: отчего же это так? Она любит… Любит! Но любят ли ее? Чему жертвует она счастьем отца, как уверяют ее, выгодным женихом, как говорит Вера Яковлевна? — чему? И на это ответ легко найти.

Если б он и не любил ее, если б ей и не быть за ним, то любить его, жить им одним, для него, это уже значит жить. И как идти к алтарю, нося в сердце образ другого; как сказать «да», когда душа полна другой любовью?.. Но все это важные, неотразимые причины для сердца шестнадцатилетней девушки и кажется вздором, бреднями для людей рассудительных. Бедная Зоя! Сама Вера Яковлевна, которая отдала бы жизнь свою для твоего счастья, скажет тебе: выкинь это из головы. Она не подумает, скольких страданий будет тебе стоить эта кровавая операция. Но ничего! Надобно, чтоб другие были счастливы по-нашему, а не по-своему. Зоя просила отсрочки. Она хотела употребить это время, чтобы приготовить победу над сердцем? И! нет! Она об этом и не думала. Молодость полна веры в счастье. Ей все кажется, что завтра оно вынесет ее из пучины. Следственно, выиграть время — этого уже было довольно для Зои.

Что говорила экс-прокурорша с Верою Яковлевною, этого я не могу сказать. Только с того времени Вера Яковлевна совершенно переменилась к князю; сделалась с ним очень холодна; называла его мальчиком, дерзким и решительно восставала против его усиков, находя в них признак буйства. Зоя слушала и молчала; она ждала счастья, — но счастье не приходило выручить из беды бедную девушку. Раз (это было при разъезде на бале) весь вечер князь танцевал очень мало, был печален, стоял поодаль, прислонясь к колонне, и молча крутил усы, между тем как она, невольница, выплясывала посреди залы кадриль с советником, летя и взорами и душою к другому. Лишь только под конец бала Зоя случайно, совсем случайно остановилась с приятельницами недалеко от колонны, у которой стоял князь, тогда как толпа кавалеров, и между ними советник, подходила к ним, чтобы ангажировать на мазурку.

Князь не выдержал; он завладел Зоею в глазах советника и, не дождавшись ответа, увел ее на другой конец залы. И как он был нежен, как был любезен во всю мазурку! Как много говорили глаза его! Все это заметили, так что Вера Яковлевна притворилась больною и увезла Зою из мазурки, бросив на князя взор раздраженной Юноны^{73}. К несчастью, он не заметил этого взора, подал руку Вере Яковлевне, которую, несмотря на гнев свой, она должна была принять. Он проводил обеих дам до подъезда, сам посадил их в кибитку, и Зоя чувствовала… да, сажая ее, он прижал руку девушки к груди своей… Было темно; никто не мог заметить. Во всю дорогу тетушка бранила Зою, сердилась; Зоя не слыхала ничего; она вся была как в огне; она чувствовала еще прикосновение руки…

Вера Яковлевна объявила Зое, что запрещает ей не только танцевать, но и видаться с князем и даже думать о нем.

И он как будто угадывал волю Веры Яковлевны. Напрасно Зоя ждет у окна: много проезжают саней, его нет как нет; поедет к экс-прокурорше — советник там, его — нет как нет.

Зоя плачет тихонько; не спит ночи. Она ошиблась; он не любит ее.

— Нынче девицы стали чересчур легковерны, — говорит Вера Яковлевна, между прочим, без намерения, так, к слову, — молодые повесы наговорят им турусов на колесах, притворятся влюбленными, а они-то и верят. Нет, в наше время были поумнее; нас, бывало, так не проведут.

Притворяется? Разве так притворяются? Нет! Сама душа говорила его глазами; Зоя это видела; она сама читала любовь во взорах его. Нет, он не обманывал ее; но — он разлюбил ее.

Между тем срок приближался. Надобно было дать ответ советнику; отец пишет к Зое и ясно выражает свое желание…

В тот же день печальную Зою повезли к экс-прокурорше обедать. Его там не было, но был советник и много еще других. Скучно проведен день. Вечером все сели за карты, Вера Яковлевна и даже советник. Остались Зоя и две молоденькие внучки прокурорши. Они пошли в залу к фортепьяно. Девочки болтали, смеялись; Зоя играла. Все в этой комнате напоминало ей короткий сон любви ее. Здесь она была счастлива; вот здесь он так много говорил с нею… Вдруг… Зоя вздрогнула: он стоял за нею.

Зоя не покраснела; но две крупные слезы вдруг выкатились из глаз ее. Она вскочила.

— Вы испугали меня, князь.

Он взял ее за руку и посадил опять на стул. Глаза их встретились, и Зоя опять верила в сердце его: он любит ее.

Как это случилось, не знаю, только понадобились ноты, которые были в учебной комнате. Девочки побежали их искать. Князь сидел возле Зои, положа руку на спинку ее стула. Зоя, наклонясь к клавишам, играла вальс такой быстрый, что, кажется, все земные и подземные духи должны были закружиться в неуловимом вихре; князь слушал внимательно, и вдруг рука его очутилась на белом плечике Зои… вальс тише, тише… замолк, и когда девочки вбежали в комнату, Зоя, алая, как роза, принялась играть последний такт секстуора из «Лучии Ламермур»^{74}, а князь шел навстречу девушкам, как будто бы на губах его и не горел еще только что сорванный поцелуй.

На другой день Зоя, проснувшись, вскочила с постели и подбежала к фортепьяно. Между нотами лежала искусственная ветка фуксии, но так хорошо сделанная, что обманывала глаз.

Зоя объявила Вере Яковлевне, что ни за что в мире не пойдет за советника. Та в отчаянье поскакала к экс-прокурорше, и обе решились вечером же поговорить вместе с Зоей и образумить ее.

Ее привезли к экс-прокурорше. Никого не было, и даже сказано под рукою, чтоб никого не принимать — разве уж по необходимости, то есть если б кто поважнее приехал: люди в хороших домах на это примётаны.

Начались рассуждения; Зоя сидит ни жива ни мертва; она чувствует, что это решительная минута, что ей станут говорить о князе и что теперь или никогда она должна собрать все силы и сказать, что не может принадлежать другому. Она была уже связана с князем неразрывными узами; он сказал ей, что ее любит; прежде она боялась знатных родных князя; теперь она о них не думает; она сильна любовью князя: не обязался ли он с нею торжественно? Да, торжественно: поцелуем жениха!

Вдруг в самом начале разговора, когда Зоя, как преступница, сидела потупя глаза перед своими судьями, двери отворились настежь, и человек доложил о приезде губернской предводительши. Такой гостьи нельзя уже не принять. Губернская предводительша вошла. Она была в том же самом синем бархатном платье, в котором была и в собрании; только теперь на ней была желтая шаль и шляпа с страусовыми перьями. Лицо оживлено обыкновенною улыбкою светской дамы.