Глава 34
— Выпейте это.
Мэтью отпрянул. Впрочем, далеко отпрянуть он не мог, потому что с руками по швам был завернут в мокрые простыни. Кто-то поднес чашку с дымящейся жидкостью, но он даже в своем влажном дурмане не хотел разжать губ.
— Это просто чай. Английский. С медом и капелькой рома. Пейте, пейте.
Мэтью поддался на уговоры, и Джейсон Мэллори держал чашку у его рта, пока она не опустела.
— Ну вот, — сказал доктор Мэллори. — Не так уж и плохо, правда?
Мэтью распухшими глазами внимательно смотрел на врача, сидевшего на стуле у его кровати. На восьмиугольном столе рядом со стулом стояла единственная свеча с отражателем из полированной жести. Ее свет позволил Мэтью разглядеть лицо Мэллори. Остальная часть комнаты была скрыта во тьме.
У Мэтью было такое чувство, будто его разум — это разбитое вдребезги зеркало, собранное по кусочкам незнакомцем, который не вполне понимал, куда какие воспоминания нужно вставить. Стояла ли когда-либо Рейчел Ховарт, красивая и бесстрашная, перед глумящейся толпой индейцев в «длинном доме» народа сенека? Накладывал ли когда-либо судья Вудворд стрелу на тетиву и пускал ли ее в черный ночной лес? Сидела ли когда-либо Берри рядом с ним под звездами, положив голову ему на плечо и плача так, будто у нее разбито сердце? Он совсем запутался.
Вдобавок у него болели кости, болели даже зубы, он не смог бы встать с этой кровати или хотя бы оторвать руки от боков и за восемью восемьдесят фунтов, и, к его ужасу, ему вспоминалось, как какая-то женщина подсовывает под него ночной горшок и говорит: «Давайте, сделайте свое дело как хороший мальчик».
Он помнил, что потел. Но и что замерзал, он тоже помнил. Потом он горел. Кажется, в какой-то момент ему стали время от времени лить на спину холодную воду? Он вспомнил, как кто-то давил ему на грудь — снова и снова, и довольно сильно… Он что, плакал, как Берри? И кто-то на ухо сказал ему: «Дышите, Мэтью! Дышите!»
А, да. Он вспомнил, как пил чай. Не английский, конечно. Этот был густой, пряный и…
«Еще, Мэтью. Давайте, выпейте это. Вы сможете. До дна».
Сердце. Он помнил, как у него колотилось сердце, словно хотело выпрыгнуть из груди и полететь на пол, кувыркаясь и извергая кровь. Он потел, лежал в мокрой массе постельного белья и…
«Еще чашечку, Мэтью. Давайте, Грейтхаус, откройте ему рот».
— Как вы себя чувствуете? — спросил Мэллори.
В ответ Мэтью не то пукнул, не то свистнул.
— Вы знаете, где находитесь?
Мэтью видел только лицо доктора в отраженном свете свечи, и больше ничего. Мэллори был худощавый, красивый мужчина; черты его были отчасти ангельскими — изящный длинный римский нос, ясные глаза цвета зеленоватой морской волны, — а отчасти дьявольскими: изогнутые густые темно-каштановые брови и широкий рот, как будто в любой момент готовый разразиться сардоническим смехом. Лицо у него было обветренное — оно явно побывало под палящими лучами тропического солнца. Темно-каштановые волосы были зачесаны назад и собраны в косицу. Подбородок — квадратный, благородный, манера держаться — спокойная, все зубы на месте. Голос низкий, выразительный, похожий на грохот далеких орудий.
— В лечебной комнате, в моем доме, — сказал он, не дождавшись от Мэтью ответа. — Вы знаете, как долго здесь находитесь?
— Нет.