Ада, или Отрада

Для русского заглавия «Ады» требовалось подобрать созвучное с именем героини короткое и выразительное поэтичное слово с начальной гласной, семантически близкое к «ardor», несущее схожие коннотации и применимое в качестве мотива. «Ада, или Отрада», с удачным повторением «ада» и звучанием начального «о» как «а» (атрада), было вторым или третьим нашим рабочим решением, ставшим окончательным благодаря одному счастливому наблюдению. В 1933 г. Набоков сочинил рассказ «Адмиралтейская игла» – эмоциональное обращение русского героя к давней возлюбленной, разлука с которой (как и в случае Вана и Ады) не переставала мучить его многие годы. Вспоминая свое последнее свидание с ней, он приводит следующие стихотворные строки, записанные в строчку:

Когда, слезами обливаясь,ее лобзая вновь и вновь,шептал я, с милой расставаясь,прощай, прощай, моя любовь,прощай, прощай, моя отрада,моя тоска, моя мечта,мы по тропам заглохшим садауж не пройдемся никогда…[47]

В поздней английской версии рассказа, созданной Набоковым вместе с сыном в 1974 г., эти стихи (названные «подражанием романсу» в итоговом поэтическом сборнике Набокова 1979 г.) были сокращены и отнесены к (вымышленной) «цыганской песне». Интересующее нас слово «отрада» Набоковы перевели не как joy, pleasure, delight (значения, предлагаемые русско-английскими словарями), а как ardor:

Farewell, my anguish and my ardor,Farewell, my dream, farewell, my pain!Along the paths of the old gardenWe two shall never pass again[48].

В «Лолите» слово «ardor» встречается лишь однажды (Ч. II, гл. 7) во множественном числе, и в своем русском переводе романа Набоков передал это «ardors» как «любовный восторг». Переводя на английский язык «Евгения Онегина», Набоков словом «ardor» перелагал слова «жар» и «пыл», использованные Пушкиным в переносном значении любовного томления или юношеского восторга: «И юный жар, и юный бред…» (Гл. 2, XV), «Питая жар чистейшей страсти» (Гл. 3, XI), «Нас пыл сердечный рано мучит» (Гл. 1, вариант к строфе IX).

Мы не знаем, нашел ли Набоков какое-либо русское название для «Ады», когда обдумывал возможность создания ее русской версии. Отступив от принципа точности перевода, свой следующий роман, «Transparent Things» (буквально: прозрачные вещи или предметы), он называл «Сквозняком из прошлого» – по строчке из собственного старого стихотворения. Мы можем лишь предположить, сославшись на его поздний перевод стихотворения из «Адмиралтейской Иглы», что версия «Ада, или Отрада» могла быть среди тех, которые он рассматривал.

Подзаголовок романа представляет собой жанровое определение, отсылающее к русской хроникально-мемуарной традиции: «Семейной хронике» (1856) С. Т. Аксакова, «Захудалому роду. Семейная хроника князей Протозановых» (1874) Н. С. Лескова, «Хронике четырех поколений» (1886) В. С. Соловьева. Жанровое определение в названии романа использовал американский писатель Джон Чивер (1912–1982), автор «Семейной хроники Уопшотов» («The Wapshot Chronicle»), 1957 (об одном из рассказов Чивера Набоков отозвался с похвалой в эссе «Вдохновение», 1972). Английское «chronicle» и русское «хроника» имеют одинаковое (греческое) происхождение, однако в английской критике применительно к художественной литературе более распространено определение «сага» (то есть сказание) и «семейный роман» (family saga, family novel), в то время как хроники (летописи, анналы) чаще относят к историографии (так, «Марсианские хроники» Р. Брэдбери, 1950 г., по замыслу представляют собой «историческую» летопись колонизации Марса).

Традиционность набоковского подзаголовка обманчива. Ему противоречат нелинейное, псевдодокументальное повествование и фантастическое содержание романа, построенного на искажении земной хронологии и тщательно выстроенной системе анахронизмов. Вынесенный в подзаголовок термин приобретает скорее философское, а не литературное значение в книге, во многом посвященной проблеме познаваемости времени. Схожим образом в собственных воспоминаниях «Другие берега» (1954) Набоков стремился раскрыть тематическую взаимосвязь (узор) отдаленных событий, а не выстроить их в хронологическом порядке. Как заметил Г. Грейбс, «<…> первые главы романа ставят под сомнение функцию “Генеалогического древа”, поскольку ясно дают понять, что это не роман поколения [generation novel], примером которого является “Сага о Форсайтах” Голсуорси. “Семейная хроника” <…> начинается примерно со времени рождения хроникера (Вана) рассказом об отношениях между Аквой, Мариной, Даном и Демоном, и то, что следует далее, в первую очередь касается любовной связи между Ваном и Адой. Таким образом, мы могли бы лучше описать “Аду” как историю любви в романтической традиции или, самое большее, как бурлескную альтернативу семейному роману в форме “истории брака” [marriage story] (что подсказано искаженной вводной цитатой из “Анны Карениной”). В то время как более половины всей книги (и две трети длинной Первой части) посвящено <…> любви Вана и Ады, другим членам семьи, представленным в “Генеалогическом древе”, уделяется гораздо меньше внимания. После завершения экспозиции в первых трех главах, которые также включают отчет о судьбе Аквы, подробно рассматривается только Люсетта, сводная сестра Вана и Ады. Судьбы остальных, жизнь и смерть Марины, Демона и Дана, затрагиваются лишь время от времени и только тогда, когда это имеет отношение к жизни Вана и Ады» (Grabes H. Fictitious Biographies: Vladimir Nabokov’s English Novels. The Hague – Paris: Mouton, 1977. Р. 70. Пер. мой).

Вместе с тем «Ада» отвечает одному из главных критериев жанра семейной хроники – исторические события и общественные перемены изображены в ней сквозь призму истории семьи, показательной для своего времени. В центре внимания не социальные потрясения или tranches de vie натуралистов, а драматичная история упадка блистательного и знатного рода.

Дореформенная орфография

Одна из стилистических особенностей романа и одна из (парадоксальных) трудностей его перевода на русский язык состоит в том, что многие слова и выражения в нем приводятся по-русски латиницей, сопровождаемые, как правило, переводом или пояснением в самом повествовании или в примечаниях Набокова. Последний указывает, что транслитерация во всех таких случаях основана на дореформенной орфографии, не поясняя, как само собой разумеющееся, что свободно владеющие русским языком герои иной орфографии не знают и что революционные нововведения в России, изменившие нормы правописания, не имеют к истории Антитерры никакого отношения. К тому же, как следует из мимолетного замечания в Первой части книги, русскоязычные герои, по всей видимости, плохо владели кириллицей, пользуясь преимущественно латиницей («Инструкция на русском или болгарском нисколько не проясняла дело, поскольку была написана не современной латиницей, а старинной кириллицей, чудовищной азбукой, которой Дан так и не смог освоить»).

Транслитерация русских слов и выражений в «Аде», в отличие, например, от жаргонного «надсата» в «Заводном апельсине» (1962) Э. Берджесса, знакомит англоязычного читателя с их аутентичным звучанием, воспроизводящим родную речь автора книги. Такие места в романе не менее познавательны и для русского читателя, они позволяют ему отметить, к примеру, какого разбора язык у его героев, какова их манера изъясняться, в каких случаях они предпочитают переходить на русский (а в каких на французский), насколько изысканно или обыденно то или иное выражение (все это характеризует, кроме прочего, русский словарь Набокова середины 60-х гг.) и т. п. Но как поступить с русским текстом Набокова в русском же переводе романе? То правописание, которое автор «Семейной хроники» Ван Вин, воспитанник своего домашнего наставника А. А. Аксакова, усвоил в детские годы, для современного русского читателя является в лучшем случае архаичным. В переводе, подготовленном по действующим правилам русской орфографии, старые русские формы производят впечатление, не предусмотренное художественной задачей автора (хотя само по себе обращение к дореформенной орфографии в конце 60-х гг., т. е. уже после того, как Набоков по новой орфографии издал свой русский перевод «Лолиты», может в равной мере озадачить и отечественного, и западного читателя). Возникающие на первой же странице Severnïya Territorii (как Набоков транслитерировал Сѣверныя Территорiи), а потом, к примеру, biryul’ki proshlago (бирюльки прошлаго), pozharskiya kotletï (пожарскiя котлеты), Estotskiya Vesti (Эстотскiя Вѣсти), razskazhi zhe (разскажи же), chto tam interesnago (что тамъ интереснаго) и многие другие русские слова, названия, целые фразы и стихотворные строки стали бы искусственными препятствиями в потоке привычной кириллицы. Отказаться же вовсе в русской версии романа от старой орфографии означало бы лишить читателя важного слоя оригинальной набоковской лексики и упростить замысел писателя. Поэтому в нашем переводе мы воспроизводим написанные латиницей русские слова и выражения кириллицей (выделяя их курсивом) по нормам дореформенного правописания (кроме некоторых мест в прямой речи, избегая двусмысленности), следуя авторскому указанию и сохраняя не требующий перевода русский язык Набокова в неприкосновенности.

География и топонимика

Многие географические названия в романе или близки исторически (как, например, Люта – от Лютеции, древнего поселения на месте современного Парижа), или созвучны (как Гудсон – Гудзон, Монт-Ру – Монтрё), или идентичны земным. Некоторые топонимы и гидронимы завуалированы более прозрачно (в том числе шутливо-каламбурно, например: Багамуды – Багамские и Бермудские острова; Акапульково – Акапулько и Пулково, Иванкувер – о. Ван, Иваново и Ванкувер), другие менее. К примеру, место Нью-Йорка на Антитерре занимает город Манхэттен (поэтому в нашем переводе мы используем предлог «в», а не «на» – в Манхэттене). Источник этой замены, возможно, содержится в начале первой главы «Моби Дика» Мелвилла, где герой предлагает читателю обратить внимание на «островной город манхэттенцев» («insular city of the Manhattoes»), не упоминая Нью-Йорка. Схожим образом Гарвард (в земных реалиях находящийся в Кембридже, штат Массачусетс) становится в романе самостоятельным городом Аардварком (неполная анаграмма названия университета и англ. aardvark – трубкозуб, африканский муравьед), причем его местоположение в Новой Англии, недалеко от Бостона, соответствует земному. Иначе Набоков поступает с Ватиканом, статус которого он понижает до «фешенебельного римского курорта» (что отвечает в целом ироничному отношению автора к католической конфессии в романе). Вместе с тем исходное земное название, указующий термин, чаще всего не позволяет определить положение того или иного антитеррийского географического объекта на карте вымышленной планеты, – к примеру, провинциального Якимска (произведенного от Якима, города на северо-западе США, и от московского района Якиманка), Балтикомора (Балтимор, Балтийск, Балтийское море и озеро Комо) или Калугано – мрачного промышленного города на озере, образованного путем соединения Калуги (расположенной в романе в штате Нью-Чешир – т. е. в преобразованном Нью-Гэмпшире) со стоящим на швейцарском озере курортным Лугано.

Литературным источником набоковского приема с отнесением европейских топонимов к Америке могут быть слова Стивы Облонского в начале «Анны Карениной»: «Да, да, как это было? – думал он, вспоминая сон. – Да, как это было? Да! Алабин давал обед в Дармштадте; нет, не в Дармштадте, а что-то американское. Да, но там Дармштадт был в Америке» (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М., 1934. Т. 18. С. 4).

Единицы измерения

В романе наряду с метрической системой (километр, кубический метр, миллиметр) используется старая русская система мер (вершок, верста, пуд), современная английская (дюйм, ярд, миля, фут, фунт) и американская (под галлоном в романе подразумевается американская, 3,785 л, а не английская, 4,546 л, мера объема). Температура указывается не по принятой в США шкале Фаренгейта, а по шкале Цельсия, применяемой в Международной системе единиц.

Родословное древо

Поместив в роман генеалогическую таблицу, Набоков воспользовался приемом, к которому уже обращались его предшественники. К примеру, Э. Золя включил «Родословное древо Ругон-Маккаров» в свой многотомный цикл романов «Ругон-Маккары. Естественная и социальная история одной семьи во времена Второй империи» (1871–1893), Дж. Голсуорси приложил к «Саге о Форсайтах» (1922) «Родословное древо Форсайтов». Однако в случае «Ады», как отметил Бойд, решение снабдить книгу родословным древом было мотивировано скорее ходом собственных набоковских изысканий: для своего комментированного английского перевода «Слова о полку Игореве» (1960) он составил таблицу «Родословная русских удельных князей», имеющих отношение к «Слову». В ней упомянут полоцкий князь Всеслав Брячиславич (ум. в 1101 г.), именем которого Набоков назовет сначала Кинбота / Боткина в «Бледном огне» (в Указателе к роману он означен как «Карл Ксаверий Всеслав, последний король Зембли, прозванный Возлюбленным» – БО, 309), а затем в «Аде» родоначальника кн. Всеслава Земского (линия к «долгожителю» русской литературы поэту, критику, историку, мемуаристу и другу Пушкина кн. Петру Андреевичу Вяземскому).

Год рождения Земского (1699) призван напомнить год рождения Набокова (1899), а его научные занятия (сообщается, что он был другом Линнея и автором «Flora Ladorica») – набоковское увлечение естествознанием. В семьдесят один год Земский женился на пятнадцатилетней Софье Темносиней (в столь же юном возрасте ее внучка Дарья станет женой генерала Дурманова), фамилия которой тоже была почерпнута Набоковым из истории русских князей: прозвище Темносиний носили князья из отрасли Ярославских Владимир Семенович и его сын Василий, жившие приблизительно во второй половине XV – первой половине XVI столетия (Сахаров И. В. Генеалогия в романе Владимира Набокова «Ада» // Известия Русского Генеалогического общества. Вып. 27. СПб., 2014. С. 114). Традиционное княжеское имя София закрепилось еще в именнике Рюриковичей и затем вошло в круг имен династии Романовых.

Приложенная к роману генеалогическая схема (авторство которой остается загадкой) представляет официальную версию семейной истории; как заметил американский исследователь, реконструкция реальных родственных связей – главная тайна и мотивация сюжета (Джонсон Д. Б. Миры и антимиры Владимира Набокова / Пер. Т. Стрелковой. СПб.: Симпозиум, 2011. С. 173). В отношении обстоятельств жизни некоторых пращуров родословное древо предстает единственным скупым источником сведений. К примеру, отец Демона Дедал Вин (год рождения которого, 1799, вновь «рифмуется» с пушкинским и набоковским) в романе упоминается вскользь лишь однажды, а мать, графиня Ирина Гарина (умершая, согласно таблице, в восемнадцать лет, – по-видимому, разрешаясь от бремени), не упоминается вовсе. Ван Вин родился в год смерти своей бабки Дарьи Дурмановой, а его сестра Ада – в год смерти своего деда Ивана Дурманова. Кроме самого Вана, в роду было два долгожителя, Всеслав Земский и Эразм Вин.

Единственный развернутый комментарий повествователя семейной хроники к истории собственного рода (дополняющий генеалогию именем еще одного Ивана, четвертого в роду, князя Ивана Темносинего) содержится в первой главе романа:

Бывший вице-король Эстотии, князь Иван Темносиний, отец прапрабабки двух наших детей, княжны Софьи Земской (1755–1809), и прямой потомок Ярославских князей дотатарских времен, носил это имя с тысячелетней историей. Оставаясь невосприимчивым к роскошным переживаниям генеалогической осведомленности и равнодушным к тому обстоятельству, что болваны относят как безразличие, так и горячность в этом вопросе в равной мере к проявлению снобизма, Ван не мог не испытывать эстетического волнения из-за бархатного фона своего происхождения, который он всегда различал сквозь черную листву фамильного древа как утешительное вездесущее летнее небо.

В верхней части генеалогической таблицы, «кроне» фамильного древа, значится имя княжны Софьи Темносиней, соотнесенное с мудростью и небесами, в то время как имя ее мужа соотносится со славой и землей (и со славой земной). В истории рода, таким образом, находит отражение космогонический миф о союзе Земли и Неба, инцестном браке первопредков. Как заметила Э. Пайфер, фамильное древо в романе «напоминает сложные генеалогии мифических существ, происхождение предков которых в самые отдаленные времена восходит к первобытным божествам начального творения: море, небо и воздух. <…> “Темносиний” в русском языке – обычный эпитет для моря и неба [темное/синее море, темное/синее небо]» (Pifer E. Nabokov and the Novel. Cambridge, Mass. & L.: Harvard University Press, 1980. P. 134–135). Имена некоторых других членов рода тоже несут дополнительное символическое значение: Аква олицетворяет воду, ее сестра Марина – море (и красоту – через ассоциацию с Венерой), рыжая Люсетта (Люсинда) – свет, черноволосые Демон и Ада, напротив, – ад и царство тьмы (линия к «темному» имени прародительницы). Иначе Дедал Вин (чье имя отсылает к мифическому создателю лабиринта) противопоставлен Ивану Дурманову, фамилия которого напоминает о яде (дурман – ядовитое растение, имя его дочери Аквы Дурмановой прочитывается как «ядовитая вода», вариация на тему аква-тофаны). Английская фамилия последнего члена семейства, указанного в таблице, Андрея Вайнлендера, с двумя ее корнями (vine – лоза и land – земля), напоминает о зачинателе рода Земском и подхватывает флоральный мотив фамилии Дурмановых, содержащийся также в имени Ады, его жены (и, вполне возможно, дальней родственницы), знатока орхидей: как было замечено исследователями, Ада – название рода орхидей (Ada aurantiaca, Ada lehmannii). Считается, что этот род назван по имени царицы Ады, правившей Карией во времена Александра Македонского и бывшей замужем за своим братом Гидриеем.

Намеренно или случайно, год рождения Земского совпадает с началом истории американской семьи Компсонов в одном из самых известных романов У. Фолкнера «Шум и ярость» (1929). В 1946 г. Фолкнер дополнил роман родословной Компсонов, хронологические рамки которой (1699–1945) близки набоковским (1699–1968). Не могут быть случайными некоторые другие совпадения: год рождения Вана Вина (1870) такой же, как у отца Набокова Владимира Дмитриевича, который был убит в Берлине в марте 1922 г., и в этом же году в романе умирает Андрей Вайнлендер, причем тоже весной, в день рождения Набокова – 23 апреля; год рождения Люсетты Вин (1876) такой же, как у матери Набокова Елены Ивановны (урожд. Рукавишниковой).

Семейное древо отражает географическое, культурное и историческое смешение в романе черт России, Америки и Европы. Как заметил Ю. Левин: «В “Аде” доведено до конца создание космополитического мира с сильными русскими элементами <…> Космополитизация начинается с генеалогического древа, предпосланного роману: “пространство родственных отношений” в роду Вана и Ады оказывается смешанным, русско-европейско-американским: здесь и князь Всеслав Земский <…> и начальник Юконской крепости генерал Иван Дурманов, и ирландка Мэри О’Рейли, и голландец Эразм Вин и т. д.» (Левин Ю. И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М.: Языки русской культуры, 1998. С. 346).