«Мужчина. Ты знаешь Калугано? Дантист? Лучший отель? Концертный зал? Учитель музыки моей кузины?»
Она отрицательно тряхнула короткими кудрями. Нет, она редко приезжала туда. Дважды на концерт, в сосновом лесу. Она не знала, что Ада берет уроки музыки. Как она поживает?
«Люсетта, – сказал Ван, – Люсетта берет или брала уроки фортепиано. Хорошо. Забудем о Калугано. Эти пышки – очень бедные родственницы чузских. Ты права, j’ai des ennuis. Но с тобой я могу о них забыть. Расскажи мне что-нибудь, чтобы увлечь меня другой темой, хотя ты и так меня увлекаешь, un petit topinambour, как сказал тевтонец в одном рассказе. Расскажи о своих сердечных делах».
Она не была юной умницей. Но она была словоохотливой и весьма привлекательной юной особой. Он начал было ласкать ее под столом, но Кордула мягко отвела его руку, шепнув: «проклятые регулы» – так же необычно, как называла это другая девочка, в каком-то другом сне. Он громко откашлялся и заказал полбутылки коньяку, потребовав, чтобы официант откупорил ее у него на глазах, как советовал Демон. Она говорила без умолку, и он потерял нить ее рассказа, или, скорее, она вплелась в быстрый ландшафт, за которым его взгляд следил поверх ее плеча – пролетевшее ущелье дорофонного разговора Джека с женой, или одинокое дерево на клеверном поле, олицетворяющее брошенного Джона, или романтический ручей, спадающий с обрыва и отражающий короткую яркую связь Кордулы с маркизом Квиз Квисана.
Сосновый лес выдохся, отстал, и его сменили фабричные трубы. Состав проскрежетал мимо депо и с хриплым стоном начал тормозить. От убогого здания станции пала тень.
«Господи! – воскликнул Ван. – Моя остановка!»
Ван бросил деньги на стол, поцеловал с готовностью подставленные губки Кордулы и направился к выходу. В тамбуре он обернулся, помахал ей перчаткой, которую держал в руке, и врезался в человека, нагнувшегося к своему чемодану: «On n’est pas goujat à ce point», заметил тот, дородный военный с рыжеватыми усами и погонами штабс-капитана.
Ван протиснулся мимо него, и когда оба сошли на платформу, наотмашь хлестнул его перчаткой по лицу.
Капитан подобрал свою фуражку и бросился на бледного черноволосого молодого щеголя. В тот же миг кто-то обхватил Вана сзади в благонамеренной, но нечестной попытке его обуздать. Не оборачиваясь, Ван устранил незримого приставалу одним легким «ударом поршня», нанесенным левым локтем, одновременно правой рукой дав капитану затрещину, от которой тот, шатаясь, отступил к своему багажу. В это время их уже окружило несколько ценителей бесплатных уличных представлений, и потому Ван, прорвав их кольцо, взял своего противника под руку и провел его в станционный зал. Следом вошел комично удрученный носильщик с расквашенным носом и тремя чемоданами капитана, один из которых он нес под мышкой. Самый новенький пестрел цветными кубистскими ярлыками заманчиво далеких и легендарных мест. Обменялись визитными карточками. «Сын Демона?» – проворчал капитан Таппер, «Вилла Виола», Калугано. «Правильно, – сказал Ван. – Полагаю, я остановлюсь в “Мажестике”; если нет, оставлю там записку для вашего секунданта или секундантов. Вам придется подыскать одного и для меня, не стану же я обращаться за этим к консьержу».
Говоря так, Ван выбрал из полной пригоршни золотых двадцатидолларовую монету и с ухмылкой вручил ее поврежденному старику-носильщику: «По желтой затычке на каждую ноздрю, – добавил Ван. – Прости, дружок».
Засунув руки в карманы, он пошел к гостинице напрямик, через площадь, заставив проезжавший автомобиль с криком шарахнуться от него на мокром асфальте. Он оставил его стоять боком к тому курсу, которому он следовал, и налег на вращающуюся дверь отеля, чувствуя себя если не счастливее, то, по крайней мере, бодрее, чем все последние двенадцать часов.
Огромное старое здание «Мажестика», закопченное снаружи, кожаное внутри, поглотило его. Он спросил комнату с ванной, услышал в ответ, что все номера задержаны съездом подрядчиков, в лучшей манере необоримого Вина подкупил портье и получил сносные трехкомнатные апартаменты с обшитой панелями из красного дерева ванной, старинным креслом-качалкой, механическим пианино и пурпурным балдахином над широкой кроватью. Вымыв руки, он сразу спустился вниз, чтобы выяснить местонахождение Рака. В телефонной книге семья Раков не значилась; вероятно, они снимают квартиру в пригороде; консьерж взглянул на часы и позвонил в нечто вроде адресного стола или отдел по розыску пропавших. Эта контора была закрыта до завтрашнего утра. Подумав, он посоветовал Вану справиться в магазине музыкальных инструментов на Главной улице.
Направляясь туда, Ван купил свою вторую трость: ардисовскую, с серебряным набалдашником, он забыл в кафе на станции Волосянка. Новая была изделием грубым, крепким, с удобной ручкой и альпенштоковым наконечником, каким одно удовольствие выкалывать водянистые глаза навыкате. В соседнем магазине он купил чемодан, а в следующем – рубашки, трусики, носки, штаны, пижаму, носовые платки, халат, свитер и пару мягких сафьяновых ночных туфель, зародышами свернутых в кожаном футляре. Покупки были уложены в чемодан и немедленно оправлены в гостиницу. Ван уже входил в музыкальный магазин, когда его пробрало от мысли, что он забыл оставить в «Мажестике» предназначенную секундантам Таппера записку, и он повернул обратно.
Ван нашел их чинно сидящими в холле и сразу попросил поскорее покончить с формальностями: у него есть дела поважнее («Не грубить секундантам», прозвучал у него в голове голос Демона). Арвин Бёрдфут, лейтенант гвардии, был дряблым блондином с влажными розовыми губами и мундштуком длиною в фут. Джонни Рафин, эск., невысокий, темноволосый и франтоватый, щеголял голубыми замшевыми туфлями, надетыми к ужасному коричневому костюму. Бёрдфут вскоре исчез, оставив Вана утрясать детали с Джонни, который хотя и преданно стремился угодить своему новому знакомому, не мог скрыть, что его сердце принадлежит противнику Вана.
Капитан – первостатейный стрелок, сказал Джонни, член загородного клуба «До-Ре-Ла». Несмотря на то что он истинный британец и все такое, кровожадная жестокость не свойственна его натуре, однако его армейское и академическое положение требуют, чтобы он защищал свою честь. Капитан – признанный эксперт по картографии, скакунам и садоводству. Богатый землевладелец. Даже легкого намека на извинения со стороны барона Вина довольно, чтобы ознаменовать примирение великодушным прощением.
«Если первостатейный капитан, – сказал Ван, – ждет от меня
«Нехорошо так говорить, – сказал Джонни, поморщившись. – Боюсь, моему другу эти слова не понравятся. Не стоит забывать, что он человек весьма рафинированный».
Джонни чей секундант, Вана или капитана?
«Я ваш», сказал Джонни томно.
Не знает ли он или рафинированный капитан пианиста немецкого происхождения Филиппа Рака, женат, трое детей (предположительно)?