Ван убрал бесполезное оружие. Стараясь держать себя в руках, он стукнул им о подножку своего инвалидного кресла. Дорофей поднял глаза над газетой и сразу вернулся к увлекшей его заметке: «Смышленый поросенок (из воспоминаний дрессировщика)» или «Крымская война: татарские партизаны вызволяют китайский взвод». Одновременно из-за дальней ширмы вышла миниатюрная сиделка и снова исчезла.
Станет просить, чтобы я передал записку? Отказать? Согласиться и не передать?
«Они все уже уехали в Голливуд? Пожалуйста, скажите мне, барон фон
«Я не знаю, – сказал Ван. – Полагаю, что уехали. Я действительно —»
«Потому что я отослал свою последнюю пьесу для флейты и еще письмо, адресованное
Миниатюрная сиделка на необыкновенно высоких белых каблуках выдвинула ширму, отделяя Рака от печального, легко раненного, зашитого, чисто выбритого молодого денди; Ван отъехал от загороженной койки и был увезен к себе деловитым Дорофеем.
Вернувшись в свои прохладные и светлые покои, за раскрытым окном которых летал слепой дождь, Ван на зыбких ногах подошел к зеркалу, приветственно себе улыбнулся и без помощи Дорофея лег в постель. Тихо вошла очаровательная Татьяна и спросила, не желает ли он чаю.
«Милая моя, – сказал он, – я желаю
«Если бы вы знали, – бросила она через плечо, – сколько похотливых пациентов оскорбляли меня – точно таким же образом».
Он написал Кордуле короткое письмо, сообщив, что с ним произошел небольшой несчастный случай, что он находится в апартаментах для поверженных князей в «Приозерном» госпитале, Калугано, и припадет к ее ногам во вторник. Затем он написал Марине, еще короче и по-французски, благодаря ее за чудесное лето. Это второе письмо он решил послать из Манхэттена в «Палас-отель Пизанг», Лос-Анджелес. Третье письмо он адресовал Бернарду Раттнеру, своему лучшему другу в Чузе и племяннику великого Раттнера. «Твой дядя человек самых честных правил, – писал он кроме прочего, – но скоро я разгромлю его в пух и прах».
В понедельник, около полудня, ему разрешили понежиться в шезлонге на лужайке, которую он уже несколько дней жадно озирал из своего окна. Потирая руки, доктор Фицбишоп сказал, что по заключению Лужской лаборатории мы имели дело с не всегда смертельными «аретусоидами», но теперь толку от этого мало, потому что несчастный учитель музыки и композитор не протянет на Демонии и дня, и как раз успеет на Терру, ха-ха, к тамошней вечерне. Док Фиц был
Раскидистая сосна укрывала Вана и его книгу своей сенью. Этот одинокий номер «Журнала современной науки» с трудной статьей Рипли «Структура пространства» он позаимствовал с полки, уставленной медицинскими пособиями, потрепанными уголовными романами и сборником рассказов Монпарнас («Rivière de Diamants»). Несколько дней Ван вникал в ее фальшивые формулы и схемы и теперь понял, что не успеет полностью разобрать их до завтра, когда он покинет госпиталь.
Горячий луч солнца добрался до него, и он, сбросив на землю красный том, поднялся из кресла. С возвращением сил образ Ады накатывал все чаще и настойчивей, как ослепительная и горькая волна, которая может накрыть с головой. Повязки и бинты с него сняли; ничего, кроме специального фланелевого жилета, тесно облегавшего торс, не стесняло его, и хотя жилет был из плотной ткани, он больше не защищал Вана от ядовитого острия Ардиса. Поместье Стрелы. Le Château de la Flèche, Flesh Hall.
Он прогуливался по рассеченной тенями лужайке, томясь от жары в черной пижаме и темно-красном халате. Кирпичная стена отделяла эту часть сада от улицы, а чуть дальше гостеприимно раскрытые ворота впускали к главному входу в длинное здание госпиталя дугой идущую асфальтированную аллею. Ван было повернул назад, к своему шезлонгу, когда в ворота въехал элегантный светло-серый четырехдверный седан и остановился перед ним. Дверца распахнулась до того, как пожилой шофер в мундире и бриджах успел подойти, чтобы подать руку Кордуле, которая уже спешила к Вану, как балерина. Он обнял ее в неистовом приветствии, целуя ее разгоряченное румяное лицо, тиская ее мягкое кошачье тело под черным шелковым платьем: какой дивный сюрприз!
Она примчалась из самого Манхэттена без остановок со скоростью сто километров в час – боялась, что не застанет его, хотя он и написал, что уедет только завтра.
«Идея! – воскликнул он. – Едем вместе обратно, прямо сейчас. Да, в халате!»
«Окэй, – сказала она, – поехали, остановишься в моей квартире, у меня есть сказочная гостевая комната для тебя!»
Она была девчонка что надо, эта малютка Кордула де Пре. В следующий миг он уже сидел рядом с ней в машине, сдававшей назад к воротам. За ними, отчаянно жестикулируя, бежали две медицинские сестры, и шофер спросил по-французски, желает ли графиня, чтобы он остановился.
«Non, non, non!» – крикнул Ван с чувством пьянящего ликования, и они умчались.
Кордула перевела дух и сказала: