«Боюсь, – сказал Джонни с ноткой презрения, – я знаю в Калугано очень мало людей, у которых есть дети».
А как пройти, чтобы недалеко, в хороший бордель?
С возрастающим презрением Джонни ответил, что он закоренелый холостяк.
«Ну что же, отлично, – сказал Ван. – Мне снова пора идти, пока еще открыты магазины. Должен ли я приобрести пару дуэльных пистолетов или капитан одолжит мне армейский “брюгер”?»
«Оружие мы предоставим», сказал Джонни.
Когда Ван подошел к музыкальному магазину, тот уже был закрыт. С минуту он созерцал арфы, гитары и цветы в серебряных вазах на консолях, исчезающих в сумерках зеркал, и вспомнил школьницу, о которой так страстно мечтал шесть лет тому назад, – Роуз? Роза? Так ее звали? Был бы он счастливее с ней, чем со своей бледной роковой сестрой?
Он прогулялся по Главной улице – одной из миллиона Главных улиц, – а потом, ощутив прилив здорового голода, вошел в достаточно привлекательный ресторан. Он заказал бифштекс с жареным картофелем, яблочный пирог и кларет. В дальнем конце зала, на одном из высоких красных табуретов, у ярко освещенного бара стройная блудница в черном – облегающий лиф, широкая юбка, длинные черные перчатки, черная бархатная шляпа с широкими полями – тянула через соломинку золотистый напиток. В зеркале за барной стойкой, среди цветных бликов, отразился на миг смутный очерк ее рыжевато-русой красы, и Ван подумал, что стоит попробовать ее погодя, но когда он снова взглянул в ту сторону, ее уже не было.
Он ел, пил, строил козни.
Он ждал предстоящей стычки с острым воодушевлением. Ничего более живительного нельзя было и желать. Обрушить свой гнев на этого случайного шута – какое удачное стечение обстоятельств! Тем более что Рак, конечно, предпочтет поединку простые побои. То, как он складывал и перекладывал события и случайности, связанные с этой дуэлькой, напоминало те благотворные и умиротворяющие занятия, к которым разные человеколюбивые учреждения, просвещенные администраторы и находчивые психиатры приобщают больных полиомиелитом, сумасшедших и заключенных, вроде переплетного дела или шпигования голубыми бусинами пустых глазниц кукол, сделанных другими преступниками, калеками и безумцами.
Сперва он тешил себя мыслью, что убьет противника наповал: в количественном отношении это принесло бы ему наибольшее удовлетворение, но в качественном предполагало всякие осложнения морально-юридического порядка. Простое ранение казалось неуместным паллиативом. Он решил выкинуть что-нибудь артистичное и затейливое, к примеру, выбить пулей пистолет из руки супостата или разделить посередке пробором густую копну его волос.
Возвращаясь в мрачный «Мажестик», он накупил всяких мелочей: три круглых куска мыла в продолговатой коробке, крем для бритья в прохладном эластичном тюбике, десять лезвий для безопасной бритвы, большую губку и резиновую губку поменьше, лосьон для волос, расческу, бальзам Скиннера, зубную щетку в пластиковом футлярчике, зубную пасту, ножницы, перьевую ручку, карманный дневник – что еще? – да, портативный будильник, чье успокоительное присутствие, впрочем, не помешало ему сказать консьержу, чтобы он разбудил его в пять часов утра.
Этот необыкновенно длинный день в конце лета подходил к концу, но было всего девять часов вечера, и Ван не удивился бы, если бы ему сказали, что сейчас полночь и октябрь. В голове не укладывалось, что этим утром, на заре, в садовой кладовой Ардиса, он внимал призрачному персонажу из какого-то романа Дормилоны для горничных, дрожащему и полуголому. Он спрашивал себя, все ли еще стоит на том месте та, другая девушка, прямая как стрела, ненаглядная и ненавистная, бездушная и душераздирающая, прижавшись спиной к стволу шелестящего дерева? Он думал и о том, не следует ли ему, принимая во внимание завтрашнюю partie de plaisir, составить для нее «когда-ты-получишь-эту» записку, шутливо-дерзкую, леденяще-жестокую, острую, как сосулька? Нет. Лучше написать Демону.
Дорогой папа,
вследствие пустяковой ссоры с капитаном Таппером, хозяином «Виллы Виола», на которого я случайно наступил в коридоре поезда, сегодня утром я стрелялся на дуэли в лесу под Калугано и был убит. Хотя обстоятельства моей кончины могут счесть формой несложного самоубийства, ни эта стычка, ни сам невозможный капитан никак не связаны со Страданиями Юного Вина. В 1884 году, в первое свое лето в Ардисе, я соблазнил твою дочь, которой тогда было двенадцать лет. Наш пылкий роман продолжался до моего возвращения в Риверлейн и возобновился этим летом, в июне, четыре года спустя. Это счастье было величайшим событием моей жизни, и я ни о чем не жалею. Однако вчера я узнал, что она мне неверна, и мы расстались. Этот Таппер, кажется, тот самый малый, которого вышвырнули из одного твоего игорного клуба за попытку орального сношения с туалетным уборщиком, беззубым старым инвалидом, ветераном первой Крымской войны. Пожалуйста, побольше цветов!
Твой любящий сын
Он медленно перечитал письмо и медленно разорвал его на части. Записка, которую он в конце концов положил в карман своего пиджака, была намного короче.
Папа,
у меня вышла банальная ссора с незнакомцем, которого я ударил по лицу и который убил меня на дуэли вблизи Калугано. Прости!