Демон начал так:
«Я настаиваю, чтобы ты смотрел на меня, когда я с тобой разговариваю».
Ван понял, что судьбоносный разговор уже идет в сознании его отца, поскольку требование прозвучало так, словно Демон сам себя перебил, и в ответ, слегка поклонившись, сел у стола.
«Однако, прежде чем я сообщу тебе об этих двух обстоятельствах, я хочу знать, сколько вы, сколько это…» («тянется», хотел он, вероятно, закончить, или как-нибудь в том же банальном роде – но если на то пошло, разве не все концовки банальны – петля, железное жало Нюрнбергской Старой Девы, пуля в лоб, последние слова, произнесенные в новеньком ладорском госпитале, падение с тридцати тысяч футов в пустоту, принятую за уборную самолета, яд из рук собственной жены, ожидание толики крымского гостеприимства, поздравление господина и госпожи Вайнлендеров —)
«Без малого девять лет, – ответил Ван. – Я совратил ее летом восемьдесят четвертого года. Не считая одного случая, у нас не было близости до лета восемьдесят восьмого года. После долгой разлуки мы провели вместе одну зиму. В общем, я полагаю, что обладал ею около тысячи раз. Она – вся моя жизнь».
В ответ на его хорошо отрепетированную речь последовала долгая пауза, вроде ступора сценического партнера.
Наконец, Демон продолжил:
«Второе обстоятельство может тебя ужаснуть даже сильнее первого. Я отдаю себе отчет в том, что оно доставило мне гораздо более глубокое беспокойство – морального, конечно, а не материального свойства, – чем случай Ады, о котором ее мать в конце концов сообщила кузену Дану, так что в некотором смысле —»
Пауза с потаенным журчанием.
«Я расскажу тебе о Черном Миллере как-нибудь в другой раз; не сегодня; слишком по́шло».
(Жена д-ра Лапинера, урожденная графиня Альп, не только бросила мужа в 1871 году, сойдясь с Норбертом фон Миллером, поэтом-любителем, русским переводчиком в итальянском консульстве Женевы и профессиональным контрабандистом неонегрина – встречается лишь в Вале, – но и поведала своему сожителю мелодраматические подробности уловки, которую добросердечный доктор счел благом для одной дамы и благословением для другой. Разносторонний Норберт изъяснялся по-английски с экстравагантным акцентом, бесконечно восхищался богачами, и когда упоминал имя, не мог удержаться, чтобы не сказать о таком человеке, что он, дескать,
Закрывая эти поучительные скобки, мы можем прибавить, что в начале февраля 1893 года, вскоре после смерти нашего рифмоплета, два других, менее удачливых шантажиста, ждали своего часа: Ким, который нипочем не оставил бы Аду в покое, если бы его не вынесли из его дома, с одним глазом, повисшим на красной ниточке, и другим, залитым кровью; и сын одного бывшего служащего знаменитого агентства тайных сообщений, после того как власти С.Ш.А. прикрыли его в 1928 году, когда прошлое перестало что-либо значить и не нашлось ничего, кроме тюремной соломы, чем можно было вознаградить ожидания мошенников второго поколения.)
Самая долгая из нескольких пауз прошла своим мрачным чередом, и вновь зазвучал голос Демона, на этот раз с энергией, которой ему недоставало ранее:
«Ван, ты принимаешь сообщаемые мною вести с непостижимым спокойствием. Я не припомню ни единого случая в реальной или вымышленной жизни, чтобы отцу приходилось говорить сыну подобные вещи при подобных обстоятельствах. Ты же вертишь в пальцах карандаш и выглядишь таким невозмутимым, как будто мы обсуждаем твои карточные долги или жалобы залетевшей птички».
Сказать ему о гербарии на чердаке? О неосмотрительности (анонимных) слуг? О фальшивой дате свадьбы? Обо всем, что так жизнерадостно сумели собрать двое умных детей? Скажу. Сказал.
«Ей было двенадцать, – прибавил Ван, – а я был самцом-приматом четырнадцати с половиной лет, и нас попросту не тревожили последствия. А теперь уже слишком поздно волноваться».
«Слишком поздно?» – крикнул его отец, садясь на кушетке.
«Пожалуйста, папа, не выходи из себя, – сказал Ван. – Природа, как я однажды признался тебе, оказалась ко мне благосклонной. Мы можем позволить себе быть беспечными во всех значениях этого слова».
«Меня волнует не семантика – или осеменение. Важна лишь одна-единственная вещь: еще
«Не стоит кричать и прибегать к обывательским эпитетам», перебил его Ван.