Святые наших дней
По приезде на Святую Гору Сергей пережил короткую минуту искушения: «Подымаясь от моря к монастырю, я был атакован мыслью: вот, ты добровольно идешь в пожизненную тюрьму! И это был единственный случай за всю мою жизнь, когда сердце мое на мгновение колебалось».
Русское монашество на Афоне имеет тысячелетнюю историю. Официально она отсчитывается от первого упоминания в 1016 году «монастыря Рос» в одном из актов Великой Лавры. Предположительно, этот первый русский афонский монастырь располагался там, где сейчас находится скит Ксилургу. В 1169 году русским монахам был передан монастырь Фессалоникийца, известный ныне как «Старый Руссик». В этом монастыре принял постриг сербский царевич Растко, известный впоследствии как святитель Савва Сербский. В эпоху татаро-монгольского ига в русском монастыре проживали преимущественно болгары и сербы. При Петре I поступление в монастырь иноков из России полностью прекратилось, и к 1744 году в русском монастыре не осталось ни одного русского инока. Около 1770 года греческие монахи бывшего русского монастыря переселились в келью Воскресения Христова на берегу моря, где ныне находится Русский Свято-Пантелеимонов монастырь.
Скит Ксилургу
В XIX веке приток русских монахов на Афон возобновился, особенно после того как император Николай I разрешил афонским монахом осуществлять сбор милостыни в России. Одним из первых приехал на Афон иеромонах Аникита (в миру князь С. А. Ширинский-Шихматов). Вслед за ним на Святую Гору потянулись другие русские иноки, и – особенно во второй половине столетия – русское присутствие на Афоне стало стремительно увеличиваться. Свято-Пантелеимонов монастырь подвергся генеральной реконструкции и существенно расширился. Заново отстроены и расширены были другие русские обители, в том числе Ильинсий и Андреевский скиты. Храм Андреевского скита, построенный в русском стиле, стал самым величественным храмом Афона.
Соборный храм Андреевского скита, Афон
По данным на 1903 год, из 7432 монахов Святой Горы русских насчитывалось 3496, греков – 3276, а остальных – 660. Под русскими в данном случае понимались все выходцы из Российской империи, включая украинцев (малороссов). Апогеем русского присутствия на Афоне стал 1912 год. К этому моменту в Пантелеимоновом монастыре, Андреевском и Ильинском скитах, 82 кельях и 187 каливах проживало около пяти тысяч русских насельников, что составляло более половины всех афонских монахов.
Русское монашеское присутствие на Афоне начало стремительно уменьшаться в 1913 году. Этот год ознаменовался так называемыми «имяславскими спорами», разгоревшимися вокруг вопроса о почитании имени Божия. Часть монахов сплотилась вокруг формулы «имя Божие есть Сам Бог», заимствованной из писаний отца Иоанна Кронштадтского. В этой формуле видели указание на то, что в имени Божием присутствует Сам Бог всеми Своими свойствами. Другие утверждали, что Бог не может быть объят никаким именем и что любое имя применительно к Богу является условным: оно отображает лишь тот или иной аспект человеческих представлений о Боге.
Вокруг значения имени «Иисус» тоже велась полемика. Одни настаивали на том, что в этом имени присутствует Сам Иисус Христос, а потому оно является священным и «достопоклоняемым» (заслуживающим поклонения). Другие утверждали, что имя Иисус – обычное человеческое имя, которое носили и другие лица, не только Иисус Христос, а потому ничего священного в самом по себе не имеет.
И те и другие в подтверждение правоты своей позиции ссылались на Священное Писание и на творения святых Отцов. Было написано несколько книг с той и другой стороны. А публикации в периодической печати исчислялись сотнями. Полемика быстро вышла за пределы Афона, в нее включился российский Святейший Синод, к опровержению мнений «имяславцев» (почитателей имени Божия) были подключены солидные богословские и финансовые ресурсы.
Итогом споров стало изгнание с Афона около тысячи русских монахов. Для их вывоза из России пришли два военных корабля, на которые монахов загоняли силой, в том числе используя водометные шланги. Большинство монахов, вывезенных с Афона, было подвергнуто унизительной процедуре «расстрижения». Впоследствии часть из них была оправдана.
Итогом спецоперации по искоренению «ереси» стало уменьшение количества афонских русских монахов сразу на одну тысячу. Год спустя началась Первая мировая война, и приток русских монахов на Афон прекратился. Старые монахи умирали, поступление новых насельников стало единичным.
К 1925 году, когда Сергей Сахаров и Всеволод Кривошеин приехали на Афон, там еще оставалось не менее двух тысяч русских монахов, и Пантелеимонов монастырь жил полнокровной жизнью. Борис Зайцев, посетивший Афон примерно в это же время, оставил подробное описание монастыря. Он, прежде всего, обращает внимание на то, что монахи живут по своему собственному времяисчислению: «День монастыря заведен строго и движется по часовой стрелке. Но так как все необычно на Афоне, то и часы удивительные: до самого отъезда я не мог к ним привыкнуть. Это древний восток. Когда садится солнце, башенную стрелку ставят на полночь. Вся система меняется по времени года, надо передвигаться, приспособляясь к закату. В мае разница с “европейским” временем выходит около пяти часов».
Свято-Пантелеимонов монастырь, Афон
День монахов состоит из череды богослужений, послушаний, трапез, отдыха и келейной молитвы: «…Утреня в Пантелеимоновом монастыре начиналась при мне в шесть утра – в час ночи по-нашему. Она продолжается до четырех-четырех с половиной часов. (Здесь и далее считаю по-европейски). За ней идет литургия – до 6 часов, следовательно, почти вся ночь уходит на богослужение – характерная черта Афона. До семи полагается отдых. С семи до девяти “послушания”, почти для всех, даже глубокие старики выходят на работу, если мало-мальски здоровы. (В лес, на виноградники, огороды. Вывозят бревна на быках, на мулах сено и дрова). В девять утра трапеза. Затем до часу вновь послушание. В час чай и отдых до трех. Послушание до шести вечера. От половины пятого до половины шестого в церквах служат вечерни. Монахов на этих службах (дневных) бывает мало – большинство на работе. Но вечерни читают (“вычитывают”, как здесь выражаются) им и там. В шесть вечера вторая трапеза, если это не постный день. Если же понедельник, среда или пятница, то вместо трапезы полагается чай с хлебом. Вслед за второй трапезой звонят к повечерию, оно продолжается от семи до восьми. Далее идет “келейное правило”, то есть молитва с поклонами в келии… Время до часу, когда начнется утреня, и есть основной сон монаха (два-три часа). Сюда добавляется еще нередко один утренний час и, быть может, час среди дня после чая. Так как у каждого есть и свои кое-какие мелкие дела, отнимающие время, то надо считать, что спят монахи не более четырех часов, а то и менее».
Монахи на богослужении в Свято-Пантелеимоновом монастыре.
2013 г.
Писатель пытается разгадать секрет того особого духа, который царит в русских афонских обителях: «Гостеприимство, мягкость и приветливость к приезжим – отличительная черта афонцев. Но не только это касается гостей. За все свое пребывание на Афоне могу ли припомнить раздражение, брань, недоброжелательство, вырывавшиеся наружу? Конечно, монахи не ангелы. Они люди. В большинстве “простого звания”. Образованных среди них мало, но какая воспитанность, в высшем смысле! Манеры, движения, речь, поклоны – все проникнуто некоторым эстетическим ритмом, который поражает. В них есть удивительное “благочиние” и, сравнительно с “миром”, большая незлобность и доброта. Думаю, во-первых, что известный тип просто подбирается. Людям хищного, волчьего склада все это чуждо, нет им интереса идти в монастырь. Второе – качества природные воспитываются. Нельзя “безнаказанно” по нескольку часов в день слушать возвышеннейшую службу, петь, молиться у себя в келии, ежедневно до заката просить друг у друга прощения, каждую неделю исповедываться и причащаться. Ясно, что в такой обстановке надо ждать наибольшего расцвета лучших человеческих свойств».
Писатель признается: «Для нас, мирских, видящих эту жизнь, основанную на том, что ночью люди молятся, днем работают, очень мало спят и очень дурно питаются – загадка, как они ее выдерживают? Но живут. Доживают до глубокой старости. (Сейчас большинство – старики). Притом основной тип афонского монаха, как мне кажется – тип здоровый, спокойный и уравновешенный».
Зайцев отмечает, что «бедность русских монастырей сейчас очень велика», и объясняет это тем, что «нет России, и нет поддержки оттуда». Конечно, «монахи ведут лесное хозяйство, покупают на вырученное муку, ловят немного рыбы, имеют свое вино и оливковое масло, овощи с огородов. Беда, однако, в том, что среди братии слишком мало молодых. Это чрезвычайно затрудняет работу. Рабочие силы монастырей напряжены до крайности. Разумеется, старики не могут так работать, как молодые. Значит, на более молодых ложится как бы двойное бремя».
В то же время, как отмечает писатель, «приток молодежи все-таки есть. Он идет теперь не из России, а из эмиграции. Русский Париж, русская Сербия дают пополнение Афону». Монашеский контингент благодаря этому притоку молодежи меняется: «Если прежде на Афон шли преимущественно из купечества, мещан, крестьянства, то теперь я вижу молодого иеромонаха – офицера Добровольческой армии, вижу бывшего художника, сына министра… Так новыми соками обновляется вековечный Афон».