— Имя… назови имя, — глухо проговорила она, не отводя глаз от своего загубленного труда.
Наемник хмыкнул, глянул на свой порез.
— Другому бы не сказал, — вдруг проворчал он беззлобно, — но не могу припомнить, когда меня в последний раз доставали оружием. И уж точно я никогда не получал ран от женщины. Ну, кроме сердечных… Я не знаю его имени, госпожа. Но его лавка стоит в самом центре гончарной улицы, а на вывеске изображен горшок, на котором выцарапаны письмена. Но китайскому я не обучен.
Елень подняла на него ясные глаза. Ненависть, которую она испытывала, вдруг пропала. Перед ней был просто человек, кто пытался выжить в этом мире единственно доступным ему ремеслом. Что привело его на этот путь? Да и потом он просто был тем, кто исполнил чужую волю. Не более того. Не он, так другой сделал бы это.
— Спасибо, — сказала она. Анпё уставился на нее, недоумевая, но Елень сделала вид будто не замечает этого взгляда и кивнула на ящики, — едем домой.
Бандиты, достигнув цели, ушли, забрав своих побитых друзей. Елень же вместе с Анпё собрали все черепки, не оставив ни одного осколка. Из головы все не уходила вывеска, так детально обрисованная главарем. Елень точно видела ее, но не могла вспомнить, над чьей лавкой висела, кому принадлежала. Женщина не могла понять одного: жили они скромно, посуду делали самую обычную, без изысков, так кому же помешали? Ведь даже продавали комплектом, потому как в таком случае деньги хотя бы ощущались. Сама по себе плошка или чашка стоили немного, но, если купить двадцать таких плошек или чашек, прибыль получалась существенной. Да и покупатели были те, кого чурались именитые гончары. Гончары — ремесленники, а хозяева таверн — выходцы из ноби. Ниже их только крепостные.
Обида и злость терзали сердце и душу так, что, только подъезжая к дому, Елень почувствовала ноющую боль в правом боку. Боль перекатывалась то ближе к позвоночнику, то откатывалась к низу живота. Елень отстала от повозки. Анпё оглянулся. Видимо, госпожа выглядела не лучшим образом, потому как слуга, натянул поводья, спрыгнул и поспешил к женщине. Он уже открыл было рот, но Елень его опередила:
— Едем домой, не останавливайся. За меня не беспокойся, из седла не выпаду.
Но спешиться сама она не смогла. Анпё, перепуганный мало не насмерть, вынул госпожу из седла и на руках отнес в комнату, а потом хотел ехать за доктором, да госпожа отговорила:
— Доктор Хван в отъезде, а больше никто не пойдет, ты же знаешь! Нечего унижаться лишний раз.
Прибежала Сонъи, помогла матери раздеться, тогда-то Елень и увидела огромный — с ладонь величиной — синяк на боку. Лицо девочки мгновенно побледнело, вытянувшись.
— Это не страшно, дочь. Это просто ушиб, — успокоила мать.
— Чем вас ударили?
— Не знаю, просто синяк. Гаыль не говори. Она должна скоро родить…
— Гаыль не скажу, но господину…
— Сонъи!
— Ему скажу. Скажу, что на вас напали, он служит в магистрате…
— Если ты ему скажешь, что он сделает? — уже более спокойно спросила Елень.
— Он их накажет!
— Убьет, то есть. А потом заявится в лавку того горшечника, который нанял этих бандитов, и там покрошит всех мечом.
ebooksa