Любовь и проклятие камня

22
18
20
22
24
26
28
30

С этими словами он зашел к себе. Анпё с Гаыль вынуждены были подчиниться. А через какое-то время от министра вышла Микён, быстро нашла Елень, схватила рабыню за руку, затолкала в уголок и горячо зашептала:

— Не знаю, что и делать? Вот, хозяин дал, — и кисэн протянула запечатанный сургучом сверсток, — я-то, будь умней, уж все бы поняла, но… Елень, я плохо читаю, но точно видела, как в этом письме хозяин написал имя твоей дочери.

Страх придавил своей массой, парализуя тело. Елень сделала глубокий вдох, и рука, сжимающая желудок, разжалась.

— Сонъи, моя Сонъи, — пролепетала она помертвевшими губами, а потом посмотрела на Микён. — Куда письмо велено доставить?

Девушка покраснела и опустила руки.

— В Бёнгван, — ответила она, и Елень обмерла. Свет вдруг померк, она и не видела ничего.

— Продать… он решил ее продать, пока молодого господина нет, — едва слышно проговорила напуганная мать.

— Микён! Микён! Где ты? — раздался вопль хозяина со двора. Елень тут же вцепилась в письмо, но девушка выдернула его из цепких материнских рук и бросилась на улицу.

— Господин, я просто воды хотела, — проговорила она ласково, идя навстречу хозяину.

— Письмо где?

— Вот.

— Отдай. Он отнесет, — сказал политик и указал на слугу.

Микён замешкалась. Ей совсем не хотелось отдавать это страшное письмо, и дело не только в уговоре с Соджуном. У нее была своя веская причина. После смерти родителей — совсем небогатых людей, ее, двенадцатилетнюю девочку, продала в Бёнгван родня, чтоб рты не разводить. То, что ей пришлось пройти, она не пожелала бы никому. Унижения, насилие, побои, а ты при этом должна улыбаться. Поэтому она сбежала сюда. Здесь она обута-одета, сыта, министр ее балует, иной раз безделушки дарит. Что еще нужно? И вот такое злосчастное письмо теперь она держит в руках, письмо, в котором таится судьба девочки.

Слуга вырвал письмо из рук, поклонился хозяину и поспешил в Бёнгван. Тот посмотрел ему вслед, только хотел уйти, но увидел Елень, глядящую на него глазами уже мертвого человека, — и улыбнулся. Едва за ним закрылась дверь, Елень бросилась к ней, но Микён ее перехватила.

— Молчи, молчи! — твердила Микён и тащила несчастную мать.

Они зашли за сарай, где на площадке сушилось развешенное белье. Елень не в силах думать, опустилась на перевернутые корыта и тазы.

— Ты его не остановишь! — шикнула на нее кисэн. — Тут думать надо!

Елень отсюда хорошо видела домик, в котором они проживали. Бёнгван ближе, чем Соджун…

— У меня не было матери, которая бы защитила меня от такой постыдной жизни, а у нее есть ты! — топнула ногой Микён, и Елень поднялась.

— Ты права. Ты права…, — повторила женщина и подняла таз, сунула его в руки Микён, сдернула простынь, которая сушилась на растянутой веревке, скомкала и сунула ее в таз. — Сонъи! Сонъи пойдет стирать. На речку стирать.