Любовь и проклятие камня

22
18
20
22
24
26
28
30

Капитан сразу же напрягся. Та почувствовала это плечом и спиной. Сейчас ей было на руку, что он не видит ее лица. Сейчас она могла ему сказать все, сказать не таясь.

— Если бы вы еще тогда отказались от меня…

— Я бы не отказался от вас, даже если бы мне предложили стать королем этой страны, — усмехнувшись, спокойно ответил Соджун.

Такие кощунственные речи ошеломили женщину. Она, вспыхнув от неслыханной дерзости, рванулась из теплого плена, и тут же застонала от боли, резанувшей по ребрам. Соджун уложил женщину, укрыл одеялом.

— У вас сломаны ребра, не шевелитесь, — проговорил он заботливо.

Елень не спускала с него глаз. Выглядел он так, словно не ел последние пять дней: лицо осунулось и почернело. Или это тень от свечи? Или он просто устал?

— Вы измучены, — проговорила она.

Он же на это лишь улыбнулся.

— Вы ошибаетесь. В этот самый момент я счастлив. Вы живы, и все мы в безопасности.

— И все же вы могли бы отказаться…

— Я вас люблю!

И Елень замолчала, замолчала, словно эти слова оправдывали действия Соджуна, словно они объясняли все!

— Но я…

Капитан лишь покачал головой.

— Я никогда не ждал ответного чувства. Не хочу, чтоб вы считали мою любовь бременем. Не думайте об этом. Просто по-другому быть не могло. Я хотел уйти еще тогда… Жаль, что не ушел. Вы бы так не настрадались.

И Елень промолчала. Она многое хотела сказать и о многом спросить, но молчала, глядя на своего спасителя. А он почти улыбался, правда, с горечью, но улыбался.

— Мы отремонтируем дом и постройки, купим все необходимое: деньги есть! Хванге продолжит учиться. Из него выйдет настоящий генерал! Он очень смелый, смелее Чжонку. Сонъи перестанет гнуть спину и будет жить так, как пристало барышне. И вы… Вы никогда не получите ни от кого пощечину. Клянусь Небом!

Он говорил и говорил, а сам не смотрел на Елень, а когда посмотрел, то увидел, как по любимому лицу скользят слезы. Испугался, наклонился, неуверенно вытер мокрые дорожки на щеках. Женщина отвернулась от него, всхлипнула протяжно и тут же застонала. Соджун засуетился рядом, но чем больше суетился он, тем сильнее плакала она. Это были те самые невыплаканные слезы боли и унижений, слезы скорби и гнева. Грудь разрывала чудовищная боль, и Елень все никак не могла успокоиться. В конце концов, Соджун усадил ее, влил какой-то травяной отвар. Она глотала, морщась от боли, и плакала. Капитан что-то говорил, его голос — густой и глубокий — вливался в сознание пряным медом и успокаивал истерзанное сердце. Елень постепенно успокоилась, а потом и вовсе уснула в объятиях Соджуна, сморенная настоем опия[1]. Капитан уложил ее, укрыл и лег рядом с тюфяком. Уходить не хотелось. Он уснул сразу, едва закрыл глаза. В душе царил покой. Так спокойно Соджуну давно не было.

Елень проснулась от пения птицы. Чистый звонкий голос то заливался трелью, то рассыпался мелкой дробью, то вдруг переходил на посвистывание и пощелкивание. Странно… соловьи только вернулись, или она просто не замечала их пения раньше? Она закрыла глаза и вздохнула. Боль в ребрах тут же отозвалась. Елень положила руку на грудь. Тугая повязка сдавливала ребра и не позволяла глубоко дышать. Женщина скосила вниз глаза и не то испугалась, не то удивилась. Она и не заметила этого, проснувшись среди ночи: на ней была надета мужская нижняя одежда. Спрашивать, кому принадлежала эта одежда, не стоило, и так все было понятно. Вот только…

Елень увидела Соджуна, спящего по левую руку от нее. Он спал на обычной циновке, без тюфяка и одеяла, просто подложив под голову руку вместо подушки, а второй все так же держал Елень за руку. Она шевельнула пальцами — Соджун вздохнул, сжав ладонь, и женщина замерла: будить его ей не хотелось. Именно по этой причине она не стала вытаскивать свою руку из мужских пальцев, а просто закрыла глаза и скоро вновь уснула.