Когда она проснулась, капитана уже не было в комнате. Кое-как поднявшись, вышла на террасу. На улице было свежо. Солнце переливалось в каждой дрожащей на ветру капле, отражалось в каждой луже, весело играло тысячами солнечных зайчиков, игриво пляшущих по стенам дома. Молодая зелень весенней листвы перешептывалась над головой. И дышать хотелось полнее, смотреть свободнее и не волноваться о том, в каком настроении хозяин, потому как не было больше жесткой руки, которая ударит по лицу или схватит за волосы.
И, казалось бы, все! Теперь должно быть хорошо и спокойно, но тут Елень увидела Соджуна, который вместе с Анпё вытаскивал снятые двери из хозяйского дома. Чжонку и Хванге выносили мебель и составляли в старую мастерскую, и все были так заняты своими делами, что никто даже не заметил ее, стоящую на террасе, а Елень смотрела на хлопоты своей маленькой семьи и винила себя. Ведь если бы не она… Но тут Хванге будто что-то нашел, показал Чжонку, тот фыркнул и презрительно поджал губы, а мальчишка перебежал двор, направляясь в кухню, откуда доносился лязг посуды. Он переступил порог, позвав сестру. В то же мгновенье раздался вопль девочки, который даже заглушил на миг громкий хохот брата, вылетевшего во двор. Девочка бросилась за ним вдогонку, размахивая полотенцем.
— Я надеру тебе уши, Пак Хванге! Вот только попадись мне! — кричала она, пытаясь поймать брата, прятавшегося за спину Чжонку, который вертелся с растерянным видом и не знал, что предпринять.
— Сонъи! — позвал Соджун.
— Господин! Он мне паука на юбку бросил! — взвизгнула девочка.
Капитан рассмеялся. Он смотрел на вертящихся во дворе детей, смотрел на своего сына, который пытался заступиться за Хванге, но в итоге получил полотенцем по спине. Сонъи, испугавшись этого, едва не поклонилась, но передумала.
— Вы либо уйдите, либо поймайте Хванге, а то стоите и только мешаете! — заявила она молодому господину. Тот тут же извинился, покраснев.
Соджун, увидев это, расхохотался. Анпё, вытирая потную шею, смеялся вместе с хозяином. Гаыль, выглянувшая на шум из кухни, тоже улыбалась, и Елень вдруг осознала: не только она освободилась от рабства, не только она избежала оков — все сейчас дышали свободно! И в первую очередь Соджун. Одетый в простую одежду, весь в пыли и грязи, он хохотал над своим сыном и был совершенно счастлив. Он отряхнул руки, хотел зайти в дом, но увидел Елень. Сбежал легко с крыльца и направился к ней, и она, осознав, что он идет именно к ней, вдруг заволновалась, отступила назад. Заметила краем глаза, бегущих детей, слышала голос Хванге, звавшего ее, но видела лишь глаза молодого мужчины, шагавшего
Соджун в последний миг успел перехватить Хванге поперек живота. Мальчик засопел обиженно в руках капитана, пытаясь достать ногами земли.
— Осторожней, — только и сказал Соджун, и Хванге тут же замер, вспомнив, в каком виде они вчера застали маму. Вспомнил и просто подошел к ней и взял за руку, что протянула она, и прижался щекой. Ладошка была сухой, теплой и большой настолько, что можно было плакать, прикрывшись ею, и никто не заметит его слез, потому что мужчине плакать нельзя.
Соджун смотрел на Елень, улыбающуюся сквозь слезы, на Сонъи, целующую вторую руку матери, на Хванге, отчаянно прятавшего слезы, и сердце заполнялось светом и скорбью. Сколько всего они натерпелись, но больше этого не будет: не будет унижений, боли, слез. Не будет, потому что в этом доме они свободные люди. Не рабы. Не собственность. Люди. Свободные люди. И потому капитан магистрата, Ким Соджун, улыбался и молчал. На душе было спокойно и легко.
Его не пугало, что дом деда был давно запущен. Пять лет в нем никто не жил. Два года назад лютовала страшная зима с метелями и вьюгами. Весной подтаявший снег местами проломил черепицу на крыше. Теперь в некоторых комнатах стояла вода, но это не напугало новых хозяев.
Вчера, когда они въехали сюда, Соджун выбрал наиболее сухие комнаты, велел убраться, а сам хлопотал у госпожи, не приходящей в сознание. Вымокший до нитки, злой до белых пятен в глазах, Чжонку вернулся ни с чем: доктор Хван, как сошел снег, уехал куда-то на юг, другие же наотрез отказались ехать к наложнице. Чжонку кусал губы и от досады не поднимал головы. Соджун стоял над Елень и даже злиться не мог. А толку-то в злости? Весь Ханян знал о расторгнутой помолвке вдовца-капитана с дочкой министра из-за рабыни.
Он велел Сонъи и Гаыль быстро убраться в крохотной комнатке, а сам вытряхнул свой походный мешок с лекарственными травами, и пока дома наводили порядок, развел огонь и наносил воду в чан, запарил травы.
Елень лежала на циновке. Шпильку из косы Соджун вынул еще в тот момент, когда перекладывал госпожу на телегу. Тяжелая коса цвета спелого каштана лежала на груди, из которой вырывался не то свист, не то шелест. Одежда местами пропиталась кровью. Нужно было смыть кровь, нужно было понять, есть ли переломы, и делать это все придется самому. Другого варианта не было. Гаыль сказала, что поможет, но только разревелась. Помощи от нее капитан так и не дождался, а потому просто выставил девушку за дверь, сказав, что ему не впервой обрабатывать раны.
Пламя свечи потрескивало, за окном шумел дождь, а Соджун снимал одежду с Елень.
Он воин. Он не в первый раз видел раны. Он не в первый раз смывал кровь и накладывал повязки. Он перетягивал и чужие раны, и, бывало, из собственного тела вытаскивал стрелы. Все это он делал не в первый раз, но сейчас, склоняясь над обнаженной, нещадно избитой любимой женщиной, едва не плакал. У него порой дрожали руки, а челюсть сводило от злости, но он продолжал ощупывать тонкое, отливающее лиловым тело. Грубые мужские пальцы скользили по нему, давя и вновь причиняя боль.
В какой-то миг Елень застонала и приоткрыла глаза. Соджун обрадовался.
— Видишь меня? — спросил он, склоняясь к ее лицу.
— Больно, — побелевшими губами выдохнула она и вновь смежила веки, но по тому, как дрожали ее ресницы, капитан понимал: она в сознании.
ebooksa