Небо рыдало. Дождь бежал по лицам напуганных людей, согнанных, как скот, перед хозяйскими покоями. На земле местами уже собрались мутные лужи. Соджун шел по двору, скользил взглядом по лицам черни и не находил среди них Елень. Он присел и разрезал веревки на Анпё, а глазами все шарил и шарил. Капитан посмотрел на отца, а у того на губах играла злая усмешка. Так смотрит кот, который хоть и упустил птицу, но зато насытился ее птенцами. И он молчал, стоя там, на крыльце, заложив руки за спину, холодно и дерзко глядя в глаза единственному сыну. Соджун выпрямился. Он уже хотел о чем-то спросить отца, как тот опустил глаза на сверток циновки и улыбнулся. Сын перевел глаза на циновку, и в который раз почувствовал, как жизнь вытекает меж пальцев. Волосы шевелились на затылке, а нужно еще размотать эту циновку, увидеть ЕЕ там, понять и учиться жить без…
Капитан опустился на колени перед свертком, стал раскручивать циновку, Анпё и Гаыль помогали… У него не дрожали руки, когда он впервые взял на руки сына; не дрожали, когда он только начал обучаться воинскому делу, хотя там от ладоней было одно мясо; не дрожали никогда, но сейчас…
— Госпожа! — зарыдала Гаыль, а за ней и Сонъи. У Чжонку вытянулось лицо.
Соджун, стоя на коленях, бережно приподнял Елень, устраивая ее у себя на руках, провел ладонью по лицу.
— Госпожа, — тихо и словно осторожно позвал он. Она не отозвалась. Ее одежда, в отличие от всех остальных, была сухой. В нескольких местах на ней проступила кровь. Соджун держал Елень в руках и не верил своим глазам. Он прижал пальцы к женскому горлу и с натугой выдохнул: там, под жесткими пальцами, стучала упрямая жизнь.
— Госпожа, — громко позвал ее Соджун. С его шляпы сорвалось и упало на изможденное лицо несколько холодных капель, ресницы дрогнули.
— Она жива! — закричал Хванге и вдруг зарыдал, уткнувшись в живот Чжонку. Тот закусил губу.
Елень открыла глаза. Лицо капитана таким она видела уже не раз. Откуда в них столько боли? Почему он с такой мукой смотрит на нее? Что таит это огромное сердце, которое так надсадно ухает в широкой груди?
— Вы опять…, — просипела она.
— Молчите, — выдохнул он и поднял глаза на отца. Министр стоял, скривив губы.
Он уложил Елень обратно, накрыл циновкой, чтоб женщина не намокла, и выпрямился во весь рост. Посмотрел на циновку, потом на стрелу, торчащую из земли, а затем перевел взгляд на родителя.
— Анпё!
— Да, господин! — тут же отозвался слуга.
— Со сколькими телегами мы вернулись в этот дом?
Анпё задумался.
— На трех, господин.
— Чжонку, Хванге, помогите Анпё, грузите телеги. Гаыль и Сонъи, собирайтесь, но берите только те вещи, которые купил я.
У слуг и детей вытянулись лица, они переглянулись. Чжонку быстрее всех бросился выполнять распоряжение отца, он устремился в конюшню, толкнув впереди себя Хванге. Соджун посмотрел на челядь и медленно вытащил из ножен меч. Рабы шарахнулись в сторону.
— Кто останется на дворе, пока я считаю до трех, умрет от моего меча! Раз…, — припечатал молодой хозяин, и рабы тут же очистили двор, а Соджун встал с обнаженным мечом над Елень, лежащей в циновке у его ног.