Тяжелых травм он не обнаружил, нащупал лишь два сломанных ребра на спине, при уходе и лечении они скоро заживут. Синяки на руках и ногах пройдут быстрее. Страшнее всего выглядела спина: бордово-синие полосы отпечатались на теле, и кожа местами была стесана. Видимо, Елень как завернули в циновку, так и положили лицом вниз, а потом били. Долго били. Долго, но все же не сильно. Били бы сильнее — сломали бы хребет. Соджун смотрел на исполосованную спину, и сердце заходилось в безудержном плаче. Он растер травы в порошок, замесил лекарство. Он сам перетянул ей грудь, сам надел свой ханбок, уложил на свою постель, зажег благовония и не отходил от нее ни на шаг, не чувствуя времени, не ощущая усталости. Гаыль принесла миску риса: в доме больше ничего не было. Соджун ел теплый рис и в какой-то момент вдруг осознал: так вкусно он не ел уже много лет! Он держал чашку в руке и палочками подхватывал склеившийся между собой рис, не было привычных гарниров из овощей и мяса, не было рыбы, был лишь белый рис, но сейчас он казался вкуснее самой нежной свинины и мраморной говядины! И Соджун улыбнулся.
— Теперь все будет по-другому, — сказал он, посмотрев на спящую любимую.
После обеда пришли мастеровые, и работа закипела: застучали молотки и топоры. Рабочие сновали из дома во двор и обратно, разгружая телеги, которые привел Анпё и мальчики. Из кухни доносился запах жареного мяса: там Гаыль что-то тихо говорила Сонъи. Все были заняты делом кроме Елень, которая так и просидела весь день на открытой террасе. Она ничем не могла помочь своей семье: любое движение причиняло боль, но находиться в душной комнате она не могла, а потому просто сидела и смотрела на горы, простирающиеся до самого горизонта, и, ощущая на щеке дуновение ветра, чувствовала себя счастливой.
Она временами трогала тугую повязку, стягивающую ребра, и краснела, встречаясь глазами с Соджуном: Сонъи, едва оставшись с матерью наедине, рассказала о том, что произошло ночью.
— Это господин капитан, — шепнула она и густо покраснела.
— Матушка… Он — воин. Он столько ран видел! У него такие глаза были, когда он разворачивал циновку! — и девочка, не выдержав, заплакала, уткнувшись лицом матери в колени.
Та гладила ее по черной косе и успокаивала.
— Сонъи, не плачь, доченька!
— Простите меня! Это все моя вина! Если бы не я…
— Ты тут ни при чем. Ты еще ребенок!
Девочка подняла на мать заплаканные глаза.
— Господин капитан сказал, что мы теперь здесь жить будем и никто не сможет нам что-то сделать или продать кого-то, — с этими словами девочка вынула из шелкового мешочка, который держала в руках, небольшие дощечки и протянула их матери.
Елень вертела именные бирки свободных людей и не верила. Теперь она с детьми может уйти. Уйти куда глаза глядят. Капитан останавливать не станет. Вот только куда она пойдет? Где будет жить? А Сонъи? Хванге? Как сможет устроить их жизни женщина, потерявшая мужа?
— Никак, — проговорила вслух Елень.
— Что? — спросила дочь недоуменно.
Мать на это лишь улыбнулась и объяснять ничего не стала. Она сидела, привалившись к опорному столбику, и смотрела на горы, величественно возвышавшиеся перед глазами, держала дочь за руку и молчала.
А вечером, собравшись все вместе, ужинали на террасе. Капитан поглядывал на головы детей, склоненные над мисками с супом, на Елень, сидящую по правую руку, на Анпё и Гаыль, которые хоть и сидели за отдельным столиком, но находились здесь же — на расстоянии руки — и сердце омывало радостью, и на душе царил покой.
Солнце село, и Соджун предстал перед Елень с лекарствами. Женщина смотрела на капитана и стягивала на груди полы ханбока, и мужчина замялся. Он прошел в комнату, поставил столик и опустился позади Елень, глядящей в сторону. Соджун смотрел на нее, и ему тоже было неловко. Пламя свечи потрескивало, колеблясь от дыхания людей, и Елень, как завороженная, смотрела на него. Соджун, сидящий сзади, видел перед собой ее напряженную спину. Он вздохнул, чтоб обратиться к ней, как ханбок соскользнул на пол, обнажая хрупкие плечи, и мужчина замер. Вчера, когда он перетягивал Елень, был так зол на себя и отца, что руки дрожали, а челюсть сводило от бессилия, и он думал, что эта злость пройдет со временем. Но сейчас чувствовал себя хуже. Вчерашние красно-синие полосы теперь были фиолетовыми, а царапины вздулись, уродуя молочную кожу. Руки капитана задрожали. Елень, не видя этого, решила, что он ждет, когда она сама развяжет завязки, но едва потянулась к ним, как тут же застонала, закусив губу. Соджун будто очнулся.
— Я сам, вы не сможете, — сказал он.
ebooksa