— Даже на ногах не держишься, — проворчал Соджун, — тренируйся больше, а не языком мели, как базарная торговка.
С этими словами он оттолкнул от себя солдата, и тот шлепнулся наземь, так и не выпустив черен копья, а Соджун пошел дальше, даже не посмотрев ни на подчиненных, ни на начальника.
Син Мён проводил его глазами и промолчал.
Гаыль вместе с Анпё ходила на рынок, а, вернувшись, рассказала, что город судачит о сыне министра финансов и его наложнице. Никто толком не видел этой самой наложницы, но одни ее описывали, как красавицу, другие — как ведьму, околдовавшую красавца-вдовца, но оба лагеря сошлись на одном: капитан является преступником, коль нарушил закон Конфуцианства о Сыновней почтительности, а значит должен предстать перед законом, если не хочет, чтоб от него отвернулись духи рода. Не дело менять дом родной на женщину!
Елень слушала рабыню и мрачнела. Если столько толков ходит среди черни, то, что творится во дворце, даже представить страшно, и госпожа весь день не находила себе места. Сердце сжималось от тревоги, которая отпустила, лишь когда Соджун переступил порог усадьбы. Женщина ощутила, как кулак в груди разжался, и она смогла вздохнуть спокойно, и он, ведя в поводу коня, улыбнулся. Она улыбнулась в ответ.
Елень заглядывала ему в глаза, но стоило ему поймать этот изучающий взгляд, как она отводила взор. Ее пальцы с иголкой споро сновали, латая дыру в рукаве, — капитан зацепился за гвоздь в конюшне магистрата, — и ни о чем не спрашивала. Соджун поглядывал на ее склоненное над одеждой лицо и готов был улыбаться. Увидев ее во дворе, он напрочь забыл обо всем, что произошло на службе: и о разговоре с солдатами, и о пересудах за его спиной, и о встрече с отцом, от воспоминаний которой так болело сердце.
Они столкнулись перед дворцом, и отец прошел мимо, будто и не заметил отпрыска. Будто и не стоял там Соджун во главе отряда стражи. Будто это был кто-то другой, а не единственный сын. Капитан магистрата стоял, согнувшись в поклоне. Поля чжонрипа были плотными — не рассмотреть, кто стоит перед тобой, — и поэтому он увидел лишь, как мимо него прошли чиновники, шелестя шелком одежд — Соджун видел лишь их ноги. Ни одна пара не замедлила хода, ни одна не остановилась. Он слышал голос отца, тот не дрогнул и не утратил и на миг силы, когда политик узнал сына, и тогда сердце капитана заныло…
— Как вы себя чувствуете? — спросил Соджун, чтобы отвлечься от мыслей об отце.
Елень перерезала нить и бросила на него взгляд.
— Мне уже лучше, хотя меч, наверняка, не смогу поднять, — тихо ответила она.
— Меч?
— Меч, чтоб защитить вас. И лук я натянуть пока не могу: в глазах темнеет, — призналась Елень.
Соджун усмехнулся, но улыбка слезла с его лица, когда он заметил, насколько серьезное у госпожи лицо. Холодок пробежал вдоль позвонков, скатываясь ледяным горохом вниз: так смотрел он сам, когда готовился к удару.
— Вы выбрали самый сложный путь из всех имеющихся…
— Но это мой путь! — перебил Соджун. — И вы правы: я выбрал его сам! Впервые выбрал я…
— Вы лжете! Вы уже однажды сбежали от своего отца. Вы были молоды, у вас на руках был новорожденный сын, и вы сбежали в провинцию, — перебила Елень громко, и капитан вынужден был замолчать.
— Я сбежал. Тогда сбежал. Признаюсь в этом, — согласился Соджун, — но сейчас другой случай. Сейчас я не сбежал, а просто ушел с теми, кто дорог моему сердцу от того, кто готов уничтожить меня как человека. Если… если вас убьют…
Он запнулся, испугавшись и мыслей, и слов, которые жгли страшнее каленого железа. Опустил глаза, взял Елень за руку, уколовшись иголкой, но даже не заметив этого.
— Если вас убьют, я умру. Я перестану существовать как человек. Останется лишь оболочка, которую скидывает весной цикада. Пустая и бессмысленная оболочка.
Он держал руку любимой женщины в своей. Он хотел бы гладить эти пальцы, прижиматься щекой к ладони, целовать ее, но сейчас просто перебирал пальцы и не поднимал глаз. Она смотрела на него и не знала, что сказать.
ebooksa