Душа Бога. Том 2

22
18
20
22
24
26
28
30

Голубой Меч поднялся в последнем салюте. Повинуясь, дрогнула земля, морской волной взметнулась и опала, аккуратно воздвигнув достойный курган. На вершине его застыл чёрный камень, и на нём остриём меча, раскалив его добела магией, тан Хаген вывел:

Milkill gud Odin[7]

А чуть ниже и мельче:

Milkill ulfur Fenrir[8]

Отошёл, постоял в достойном молчании, поклонился и зашагал прочь, поистине — куда глаза глядят.

Он в Железном Лесу, не сомневался Хаген. Вокруг вздымались вековые стволы, зеленел мох на боках рухнувших от старости лесных исполинов; тан нагнулся — в невысокой тонкой траве, по-над опавшей хвоей, деловито сновали работящие рыжие муравьи, пробегали сороконожки, важно шествовали солидные жуки; вот раздались птичьи голоса — лес жил всегдашней жизнью, и не скажешь, что это не настоящая чаща, а чистой воды иллюзия.

Хаген шёл, не оборачиваясь и не глядя по сторонам. Здесь, по ту сторону смерти, нет ни голода, ни жажды, ни даже времени. Ему оставалось только идти, идти, несмотря ни на что, потому что идущий всегда придёт, всегда достигнет конца дороги, неважно, хорош он окажется или ужасен.

Хаген шёл. И думал о Сильвии — настойчиво, тяжко, неотступно. Он должен до неё добраться. Неважно как, но должен.

— Орёл, Дракон, всё исполнено. — Он вскинул голову, негромко сказал, обращаясь к прояснившимся небесам: — Если я вам нужен — забирайте, как забрали моего отца. Нет — я ухожу. У меня остался ещё один долг.

Он не сомневался, что его услышат.

Лежать в зелёном кристаллическом гробу, может, и очень красиво, но донельзя неудобно — разумеется, пока ты ещё жива. Сильвия к мёртвым себя не относила, и тело её с этим было согласно; поэтому для начала зачесался правый глаз, потом левый. Потом с некоей настойчивостью напомнили о себе естественные надобности. Всё, что могла сделать Сильвия, — это стиснуть зубы да в сто первый раз посулить Игнациусу с Кором Двейном самое жуткое развоплощение, какое она только способна будет измыслить.

Неважно, что сейчас она сама — жалкая и бессильная пленница. Она выберется из этой темницы, непременно выберется!

И тогда держитесь. Все держитесь!..

…Левитирующими чарами Кор Двейн владел, приходилось признать, виртуозно; зелёный камень с замурованной внутри Сильвией вплыл в потайной подвал мессира Архимага легко, бесшумно и нежно, ничего не задев, ничего не обрушив. Прочно встал на массивные козлы.

Оглядеться Сильвия не могла — смотреть получалось только вверх. Зато слышала она всё превосходно.

— О-о, мессир! Какой у вас тут арсенал! Какие, не побоюсь этого слова, коллекционные, редчайшие экземпляры!..

— Ах, что вы, что вы, любезный сударь Кор, право же, не льстите старику. Так, любительство… что-то прикупил где-то по случаю… что-то гильдия Боевых магов доставила, как трофей…

— Ну вот этот вот замечательный… конь, наверное?

— О, да. Ручная работа. Идея — собственного палача его светлости герцога Жейдевана, прозванного Разрывателем…

— Жейдеван Разрыватель? Слыхал, слыхал. Если не ошибаюсь, восставший народ медленно расчленил его самого, причём процедуру совершал тот самый особо приближённый к его светлости палач. Рыдал, но расчленял. И расчленил!