— Но эти его вспышки и странные новые идеи… Омод всегда был уважителен со мной, делился…
— Тогда вам повезло, ваше величество, потому что моя дочь всегда имела мнение, отличное от моего.
— Я могу что-то сделать? Как-то помочь ему, облегчить?
— Постарайтесь не волновать себя и не досаждать ему вопросами и упреками. Это пройдет.
Бланка обеспокоенно посмотрела на меня.
— Если вы в это верите…
— Я это знаю, ваше величество. И говорю это вам, как человек, на протяжении многих лет видевший перерождение самого близкого человека. Отца вашего… — Ее зрачки дрогнули, и я осеклась, докончив: — моего брата.
Она чуть кивнула.
— Я буду молить Праматерь за скорейшее выздоровление моего сына.
— Перерождение, — поправила я. — Молите за его скорейшее перерождение.
Ингрид робко постучала в дверь, но никто не ответил. Когда она вошла, в комнате словно никого не было. Не сразу глаза обнаружили сжавшегося в углу кровати, отвернувшись к стене и обхватив себя руками, человека. На выгнутой дугой голой спине проступали позвонки.
— Ваше величество… — прошептала она.
Он не отозвался, и Ингрид, поставив поднос, осторожно, будто каждый шаг был хрупким, приблизилась к нему.
— Омод, — тихо произнесла она, коснувшись этой спины.
Спина вздрогнула, и она отшатнулась.
— Ингрид? — Он повернул голову, и Ингрид поразилась тому, каким измученным было его лицо с влажными обведенными черными кругами глазами и спекшимися искусанными губами.
— Я болен, Ингрид…
Когда она шла сюда, то боялась, что Омод, не слушая, выставит ее вон. Сейчас же Ингрид сама была так напугана увиденным, что хотелось убежать подальше и найти того, настоящего, Омода, всегда спокойного и веселого.
Вместо этого она вдруг опустилась рядом и привлекла к себе его голову. Омод, прерывисто вздохнув, положил ее Ингрид на колени.
— Пой мне.