— В этом, — ткнул он в ее ногу, распухшую в лодыжке и устроенную на подушечке.
— В этом не виноват никто. Это случайность.
— Нет, это я. — Эли бросился лицом вниз на кровать и продолжил полупридушенным покрывалом голосом. — Когда вы с Каутином уехали без меня, и я бежал, я пожелал вам плохого. Я сказал дурные слова, но я этого не хотел, — он в отчаянии поднял покрасневшее лицо с блестящими глазами.
— Знаю, что не хотел, Эли. И твои слова тут ни при чем. Мы их не слышали, а ты забудь. И это я виновата перед тобой: должна была уделять тебе больше времени. Скажи, что мне сделать, чтобы искупить это? Может, сыграем в карты? Держи вишню.
Эли сунул ее в рот, а Алекто машинально проверила рукой под подушкой и поморщилась.
— Чтоб ее…
— Кого?
— Да фигурку эту…
Эли поднялся и, отодвинувшись, сел.
— Какую фигурку?
— Я клала ее под подушку, а потом, видать, где-то обронила. Я думала, что в камин, но… — Она осеклась. — Неважно, не думай об этом. Так, давай все-таки карты.
— А это твоя вещь, — начал Эли, отводя глаза, — у нее случайно не четыре головы?
Алекто удивленно на него взглянула, а потом гневно воскликнула:
— Это ты ее взял.
— Мы не виноваты. Мы лишь хотели поиграть, а потом вернуть.
— Мы?
— Я и Дикки. Ну, Дикки, — продолжил он, когда она непонимающе нахмурилась, — я говорил тебе о нем.
— Твой, якобы, друг, которого, наверняка, не существует?
— Он существует, — запальчиво воскликнул Эли. — Прошлой ночью мы пришли, чтобы взять ее ненадолго и поиграть.
— Значит из-за нее он и мог прийти… — прошептала Алекто ошеломленно.