Осколки

— Проваливай, мелкая.

И я ударила Ника по лицу.

Не знаю, откуда во мне взялось столько смелости, но когда я сделала это, он отшатнулся назад, совершенно ошарашенный. Общий шум и гомон стих. Происходящее напоминало взрыв, разносящий безмолвие все дальше и дальше от эпицентра, в котором находилось двое. Тишина летела от одного к другому и стала такой пронзительной, что можно было услышать, как ветки бьются в окно. Вся школа задержала дыхание в ожидании, что же ответит Ник.

Ладони его были сжаты в кулаки. Он наклонился вперед, сверкая глазами, схватил мое лицо двумя руками и поцеловал. Я так испугалась, что просто застыла на месте. А потом поняла, этот идиот украл мой первый поцелуй перед всей дурацкой мальчишеской школой.

Мой первый, такой долгожданный поцелуй!

Я столько раз представляла этот момент. А он просто взял и разрушил его! Никто и никогда так меня не унижал.

Толпа взорвалась смехом, свистом и аплодисментами. Людской круг сомкнулся, запирая меня в клетку. Расталкивая людей, я протиснулась через гудящий рой и, сдерживая слезы, побежала так, словно от этого зависела моя жизнь, хотя уже знала: как бы быстро ты не бежал, боль всегда догонит…

И только находясь в самом конце коридора, услышала твои слова:

— Ты считаешь, это смешно?

Я остановилась, боясь подойти ближе. Кольцо из ребят опять сомкнулось, так что я ничего не видела. До меня доносились лишь звуки перебранки и последующей за ней драки, которую остановил крик учителя.

Ты единственный защитил меня тогда. И в первый же день вас с Ником привели к отцу в кабинет. Я была там, за перегородкой. Представляю сейчас твоё лицо. Но я правда все слышала.

— Нет, сэр, объяснять понятнее не нужно. Да, сэр, я знаю, что такое дегенерат. — Ник словно издевался, а я была так зла, что еле держала себя в руках, чтобы не выйти и не двинуть ему еще раз.

Когда он с невозмутимым видом заявил, что упал с лестницы, я почти выдала себя, едва не выскочив из укрытия, чтобы рассказать всю правду.

— Тогда почему у Ламма разбита губа и синяки на лице? — строго спросил отец.

— Я тоже упал с лестницы, — ответил ты. — Мы упали вместе.

Уж не знаю, о чем вы договорились, но в тот момент я и тебя хотела убить за то, что подыграл ему. И тогда я поняла, что наконец что-то чувствую. Пусть это был гнев… но после многих дней, когда мне было все равно, я освободилась от черной бездны отчаянья, в которую все глубже падала. Терапия оказалась шоковой, но она помогла...

Никогда не думала, что попаду в место, подобное Эдмундсу. Вспоминая историю с Ником, я поначалу старалась держаться сама по себе, но, постоянно общаясь с тобой, потихоньку втянулась в мальчишеский круг. И даже начала улыбаться. Снова.

Ты больше не делал попыток сбежать. Отец говорил, что тебя наконец приструнили, но когда я задала этот вопрос тебе, ты ответил, что просто нашел смысл остаться. И, кажется, я знаю какой.

Почти каждый день мы сбегали, чтобы открыть для себя безграничные просторы Эдмундса. Помню, как была потрясена, узнав, что эта школа для вас — единственный дом. Я считала своего отца спасителем, ведь благодаря ему вы не оказались на улице, но моё мнение очень скоро изменилось.

У тебя в тот день было дежурство по кухне, а мы бесцельно слонялись, не зная чем себя занять. Мне так хотелось доказать всем, что я не хуже других, и я предложила перелезть через каменный забор, который мы проезжали, добираясь сюда, помнишь? Никто из ребят не знал, что за ним располагались фермы. Об этом рассказал по дороге отец. С нами увязалось еще несколько человек, в том числе и Ник.