Осколки

Помню, как мы забрались под крышу амбара, и ребята прыгали оттуда в огромные стога сена, от каждого приземления испускающие клубы пыли и мелких травинок. Никто не услышал, как вернулся охранник; у него было ружье. Мы кинулись врассыпную и попрятались в высокой, ещё не скошенной траве.

Никогда моё сердце не билось так быстро. Я лежала, прижавшись к горячей сухой почве, перед глазами колыхалась жёлтое море колосьев, а сердце отбивало так, что, казалось, прижмись я ниже, и охранник услышит его стук через вибрацию под своими тяжёлыми подошвами. Он шёл ко мне, дуло его ружья было направлено в мою сторону.

Ещё шаг, несколько отрезков охристой земли под его сапогами, и меня заметят. Я закрыла глаза и зажмурилась, когда за спиной мужчины раздался голос: «Это был я!»

Ник встал в полный рост, трава доходила ему почти до середины бедра. Ругаясь словами, которые я в жизни ни разу не слышала, охранник грубо схватил его за шкирку и увел, а мы впятером, не проронив ни слова, вернулись обратно в казармы.

Как только я вошла в свою комнату, начался дождь. Он шёл уже несколько часов, ударяясь тяжелыми каплями об окна школы, разлетаясь на мелкую мокрую пыль. А я ждала. Чего? Не знаю. Но когда выглянула на улицу, увидела, что на плацу в окружении каменных стен, покрытых паутиной и вечнозеленым мхом, выстроились двумя ровными колоннами ученики, и лишь один из них стоял в центре. Это был Ник.

Командир долго зачитывал что-то, но на лице Ника не отражалась ни одной эмоции. А может, их просто смывало дождем. И только когда его подвели к высокому деревянному столбу и раздался свист удара прутом или плетью, поняла, что натворила.

Дорога до кабинета отца, который находился в восточном крыле здания, занимала не меньше десяти минут спокойным шагом, но коридоры были пусты, и я неслась по ним так, что сердце колотилось. Думаю, будь я побольше, силой моего удара можно было бы вынести дверь, вместе с косяком и навесами, но она лишь распахнулась, громко звякнув металлической ручкой о обитую деревянными панелями стену.

Отец стоял у окна, по которому тонкими струйками стекали ручейки, и наблюдал молча. Я знала, что окна его кабинета выходят на «позорную площадь», подбежала к нему и, потянув за рукав, чуть не плача выпалила: «Это моя вина. Моя идея. Я уговорила их пойти туда. Пожалуйста, отец, ты должен дать приказ прекратить это».

Дальше я плохо помню, а может, просто мне тяжело передать словами. Отец смотрел на меня с нескрываемой ненавистью, что-то кричал об ответственности, но я слышала лишь то, что Ник из-за моей глупости пострадает еще больше.

Помню, как сквозь слезы я просила меня простить. Дальше все подернуто расплывчатой дымкой.

Стук дождя, в несколько раз увеличенный эхом от камерной площади, звуки хлыста, раздававшиеся из приоткрытой форточки, и мои собственные рыдания. Помню, как дотронулась до его руки, а в следующую секунду эту рука уже хлестанула меня по лицу, отчего я упала, ударившись головой о массивный письменный стол.

Когда он вел меня по каменному коридору в медпункт, крепко схватив за локоть, произнес только: «Если спросят, что произошло, скажешь, упала с лестницы». Так я и сделала. Но в душе у меня в тот момент что-то умерло.

Я решилась прийти к Нику в палату лишь спустя два часа. Резкий и пряный запах лекарств и дезинфицирующих средств ударил в нос, так что я перестала дышать, спасаясь от приступов подкатывающей тошноты.

Он сидел на кровати, по-турецки сложив ноги, ведь лежать не мог. На его спину я даже смотреть боялась, но видно было, что она вся измазана и замотана белыми стерильными бинтами. При виде меня он отвернулся и уставился в стену.

— Думаю, теперь мы в расчёте, — не поворачиваясь, произнёс он. В его голосе послышался укор. — Прости, но ты не оставила мне выбора. Как я ещё мог отреагировать тогда? К тому же я не думал, что ты обидишься, что я типа украл твой первый поцелуй. Но если тебе станет легче, то это был и мой первый поцелуй тоже. — Наконец он повернулся, решившись посмотреть на меня. В его глазах была какая-то сила и серьезность, словно он на десятилетие старше, чем кажется. — Обещаю, никогда больше так не поступлю. Мир?

Он ожидал моего ответа, а я не могла произнести ни звука. Села рядом и хрипло ответила: «Мир». Но пожать руку не смогла, потому что обе его кисти тоже были перемотаны, и я не знала почему.

Он посмотрел мне в глаза и, скользнув взглядом по синяку на скуле, спросил:

— А что случилось с тобой-то?

Я с трудом сдерживала слезы, хотя осознание произошедшего накрыло гораздо позже. Но тогда выдавила из себя заученную фразу, повторенную уже много раз медсёстрам в блоке: «Я упала. С лестницы».

На секунду в его глазах проскользнуло разочарование. Ник не поверил, я могла прочитать это предельно ясно. А потом отвернулся и, укладываясь животом на тонкий матрас, обтянутый серой выстиранной простыней, произнес: «Я тоже часто падал. С лестниц». И больше не сказал ни слова.