– Я знаю, о чем ты думаешь. – Агния по-прежнему лежала с закрытыми глазами. – Они все об этом думали перед смертью. Сожалели о собственной глупости, слабости и малодушии. Я тебя успокою. Меня невозможно убить. Никому из смертных это не под силу. Жизненный опыт и научный прогресс, старик. Такая досада.
Да, такая досада… Август покивал, сжал и разжал кулаки. Никому из смертных это не под силу… Никому из смертных…
Затылок сковало холодом. Сначала затылок, потом хребет, потом онемели кончики пальцев. Знакомое чувство, считай, уже привычное. Август вытянулся в струну, вытянулся сам, вытянул шею. С того места, где он оказался, постамент и ванна были как на ладони. И он видел!
Сначала это был крошечный водоворот у изножья ванны. Настолько незначительный, что Агния даже не открыла глаз. Потом на поверхность всплыла серебряная змея, и тут же следом показались костлявые руки, вцепились в борта ванны. Агния открыла глаза в тот самый момент, когда албасты встала в ванне в полный рост. Теперь в воде было две женщины. Одна прекрасная, вторая отвратительная в своем уродстве. Обе смертельно опасные, но одна опаснее и, наверняка, древнее другой.
Агния не успела ни удивиться, ни испугаться, когда одна из змей обвилась вокруг ее лодыжек, а вторая вокруг белоснежной шеи. Албасты обернулась к Августу, оскалилась своей чудовищной саблезубой улыбкой, прошипела:
– Не смотри, старик.
– Нет! – Он замотал головой. Он будет смотреть! Запомнит каждое мгновение этого противостояния, насладится увиденным. Да, насладится! И пусть его считают спятившим стариком! Он и есть спятивший старик! Он будет смотреть! Ему важно удостовериться, что все закончилось.
– Воля твоя.
Албасты пожала плечами, склонилась над вырывающейся из смертельной хватки Агнией, положила когтистые ладони ей на плечи, снова улыбнулась. А в следующее мгновение Агния с воплем ушла под воду…
Август обещал себе, что будет сильным и решительным, что будет смотреть, но не смог. Он зажмурился в тот самый момент, когда бурлящая вода в медной ванне окрасилась красным. Так и стоял, зажмурившись, а потом и зажав уши ладонями, чтобы не только не видеть, но и не слышать. Но полные ужаса и боли крики Агнии все равно прорывались через эту ненадежную преграду, заставляли кровь стыть в жилах, а волосы вставать дыбом.
Это длилось долго. Август пытался считать в уме, но ближе к тысяче сбился со счета. Сбился и открыл глаза…
От былой красоты Агнии ничего не осталось. Красота сошла с костей вместе с ошметками плоти, растворилась в воде, пролилась на постамент кровавой росой. На обезображенном лице живыми оставались только глаза. Они дико вращались в глазницах. Это вращение так некстати напомнило Августу об удивительных некогда автоматонах Антонио Солидато. Но в тех заводных статуях жизни было даже больше, чем в том существе, которое с довольным урчанием рвала на части албасты.
К горлу снова подкатил колючий ком, но на сей раз Август сдержался. На сей раз он запретил себе закрывать и глаза, и уши. Окровавленное существо в ванне билось в агонии, крик давно перешел в хрип. И в хрипе этом Августу чудилось проклятье. Проклятье не только ему одному, но и всему человеческому роду. Ничего… Ему плевать, а человечество как-нибудь справится. Когда хрипы стихли, а вода в ванне успокоилась и подернулась сизой пленкой воска, албасты выбралась на каменный постамент. Юная дева с косами цвета серебра, с руками и лицом красными от чужой крови, с улыбкой сытого хищника. Она посмотрела на Августа черными провалами глаз, и он попятился, зацепился за ступеньку, упал. Не совершил ли он непоправимую ошибку, убив одно чудовище руками другого? Только этот вопрос его сейчас волновал. Только этот, а не грядущая расплата.
– Что ты чувствуешь, старик? – спросила албасты, присаживаясь на край ванны и медленно расплетая косы. – Теперь ты счастлив?
Костяной гребень скользил по серебру волос, улыбка албасты сделалась задумчивой.
Август покачал головой.
– Нельзя стать счастливым от такого…
– Можно. – Албасты покачала головой. – Мне понравилось.
– В том-то и беда, – прошептал он.
Албасты ничего не ответила, она расчесывала и расчесывала волосы, с костяного гребня срывались и летели во все стороны кровавые брызги. Это неспешное движение приковывало к себе взгляд, зачаровывало.