Но только бабка тоже была не лыком шита. За станок она стала чуть не сразу после революции. И фрикцион она могла сама подтянуть, и шестерни на гитаре подобрать. И фокус с затянутыми подшипниками знала – с откинутой передачей шпиндель на хорошем станке должен крутиться от руки.
Ответно же Аркадий был хорошим наладчиком. И станок работал так, словно не то чтоб только родился, но как во времена свой молодости.
Когда сдавали станок, на техточность, шашки с аммоналом лежали рядом, в коробке из-под обуви, прикрытой ветошью. К шашкам имелись запалы и моток огнепроводного шнура. Со всего предусмотрительно была удалена маркировка.
Испытания были закончены, бабушка железной щеткой принялась сгребать стружку, смазывать из жестяной масленки направляющие. Главный инженер червонцами и четвертными отдал остаток суммы. Спросил:
– А фрезер починить можете?..
– Может, позже заедем, – ответил Пашка. – А то ведь если заработать все деньги в городе – случится кризис. Эти пропить сперва надо.
И, поместив на багажник коробку с аммоналом, отправились домой. Ехали не налегке, однако в тот день казалось будто они парят над дорогой будто птицы.
–
Со стороны улицы двор Карпеко был обнесен глухим, но невысоким деревянным забором, и всяк желающий мог бы заглянуть через верх. Но от соседей к удовольствию собак и прочей живности ограждение было скорей чисто символическим. Соседские куры заходили к Карпеко щипать траву.
Сергею было не до огорода – он не сажал картошку, не выращивал помидоры. Лишь порой он скашивал траву. Но за садом следил: подрезал виноград, корчевал сухостой, покупал на базаре саженцы. Только часто из-за службы урожай собрать не успевал, и тот сгнивал в высокой траве. Яблоки и черешню могли бы воровать поселковая ребятня, но они боялись Карпеко как огня.
Взрослые тоже опасались следователя, и никто кроме дяди Коли с ним близкого знакомства не водил. Два раза Сергея пытались на улицах поселка зарезать – одна попытка даже оставила шрам на его теле. Однажды дом пытались сжечь – спасли внутренние железные ставни на окнах и то, что саманные стены хаты были негорючими.
Такое случалось нечасто, но иногда и Карпеко выпадал выходной день, когда не надо было куда-то бежать, что-то искать. Порой это происходило и летом. И из летней кухни Сергей доставал корыто, кое на заднем дворе наполнял водой. Пока солнце грело воду, Сергей читал книгу или журнал. Разумеется, его не интересовали детективы. Внутренний мир следователя был далек и от поэзии. Обычно в руках Сергея был либо журнал «Вокруг Света», либо роман Стивенсона или Сабатини.
В верхах деревьев дул ветер, но в затишье меж сараями он почти не ощущался. Припекало солнце, лучи которого скрадывала листва. Пели птицы. И было в том межвременье что-то от школьных каникул, что-то – от рая.
Весной топчан укрывали лепестки яблоневого цвета, летом – дерево порой роняло яблоки. На яблоню уж несколько лет Сергей смотрел с тоской. Старое дерево пропадало. Кора сходила с него как старая обертка, ствол треснул, и внутри дерева поселились древоеды. Стало быть, дерево, посаженное после войны еще отцом, пропадало. Следовало скоро его выкорчевать и высаживать замену.
С деревом, а, вернее, с местом, где оно было посажено, был связан одна семейная тайна.
Дом, в котором жил нынче Сергей Карпеко, построил еще его прадед, на изломе веков, в те времена, когда поселка никакого и не было, а имелся за городской межой пустырь, на котором стояли разделенные приличным расстоянием дома.
От прадеда не осталось и фотокарточки, но говорили, что носил он бороду, характер имел скверный, слыл ворожбитом, почитывал Брюсов календарь, разводил пчел, с коими разговаривал и ладил.
Когда случились революции, старик оказался немил всякой власти. Белогвардейцы его сторонились, большевики кривили скулу. Он был кем-то вроде ненавистных попов, только с иным знаком.
И вот однажды на пустырь заявился большевик, вооруженный водкой и револьвером, вломился в дом к Карпеко и принялся объяснять, что старик – пережиток, что в светлое будущее его не возьмут.
Прадед без затей большевика убил, револьвер утопил в реке, а мертвеца, свернув для удобства калачиком, закопал ночью в саду. А для отвода глаз посадил на могиле дерево – вроде бы черешню. Разумеется, об убийстве знала вся семья, но сохранила эту тайну.