– Слушай, малыш.
– Да?
– Я рад, что мы поговорили и все такое, но если тебе дороги твои зубы…
– Я должен заткнуться. Ясно.
– Вот и славно. – Бес с силой нажал на педаль, взвизгнули тормоза. – Потому что мы как раз приехали.
Солнце уже садилось. Мы стояли спиной к закату, и все пространство перед нами было залито красным светом – песок, вода в Ниле, холмы на горизонте. Даже макушки пальм выглядели так, будто их обмакнули в кровь.
«Сету бы тут понравилось», – подумал я.
Никаких признаков человеческого жилья я не увидел. Вообще кругом не было ни души, только несколько серых цапель пролетели над нами, отправляясь на ночлег, да в реке что-то плюхало – не то рыба, не то крокодил. Я еще подумал, что эта часть реки наверняка ничуть не изменилась со времен фараонов.
– Ну, пойдем, – бросил Бес. – И посох не забудь.
Ждать меня он не стал. Я нагнал его уже на берегу реки. Карлик стоял, задумчиво пропуская сквозь пальцы горсть песка.
– Надо же, оказывается, дело не в освещении, – удивился я. – Песок и вправду красный.
Бес хмуро кивнул.
– И знаешь почему?
Будь сейчас рядом моя мама, она непременно сказала бы что-нибудь насчет высокого содержания оксидов железа или что-нибудь в этом роде. У нее на все было четкое научное объяснение. Но вряд ли Бес ожидал услышать от меня нечто подобное.
– Красный – цвет зла, – сказал я. – Цвет пустыни. Он означает хаос… разрушение.
Бес отряхнул ладони.
– Да уж. Не лучшее место, чтобы строить деревню.
Я огляделся, высматривая хоть какие-то признаки, что раньше здесь жили люди. Бесплодная полоса красного песка тянулась вдоль берега ярдов на сто в обе стороны. Ее окаймляла густая трава и ивняки, но на самом песке не росло ни былинки. Он блестел и проседал под моими ногами, так что мне невольно вспомнились кучи сухих панцирей скарабеев в том уголке Дуата, где боги заточили Апопа. Н-да… не ко времени я о нем вспомнил.
– Здесь же ничего нет, – сказал я подавленно. – Ни развалин, ни тропинок, ни огородов… Вообще ничего.
– Смотри внимательнее, – сказал Бес, указывая на реку. На пустом пространстве размером примерно с футбольное поле то там то сям торчали купы сухих тростников. Чуть приглядевшись, я понял, что это вовсе не тростники, а торчащие из земли гнилые доски и покосившиеся жерди – все, что осталось от простеньких хижин. Я подошел к самой реке. В нескольких футах от берега вода была настолько мелкой и прозрачной, что я разглядел на дне рядок оплывших саманных кирпичей – остатки фундамента, которые река постепенно заносила илом.