То «заика», то «золотуха»

— Не ровняй и всех — под одну же гребёнку-линейку! — Посоветовал и «посетовал» в тот же момент брюнет, выдыхая дым и убирая сигарету ото рта. — То, что она — «такая»: не значит, что и «все» — такие. «В семье — не без урода», как говорится! Только ты не бери и это — за привычку: не со всеми мальчиками — можно дружить; и не со всеми девочками — враждовать. То, что и мы с ней тебе так вовремя под руку попались — …

— …«не значит, что и «все» — такие»! — Продолжила-повторила девушка, заслужив тут же его кивок и улыбку сквозь очередные же кольца дыма.

— Ученик превосходит своего учителя!.. — И, отпустив её руки совсем ненадолго, перекинул свою левую руку полностью через её плечи и сжал их снова, но и уже так, чтобы прижимать её к себе, беря в объятия и «под крыло»; вновь затем прикладываясь к сигарете и думая уже о чём-то своём. И посидев ещё немного так и с ним же в тишине, она всё же извернулась и уставилась взглядом в его шею; а и точнее — в татуировку одного из симметричных крыльев. Что и до сих пор же казалось ей странным: ведь и куда логичней было бы «набить» их больше и на спине, дав возможность не только себе, но и богу-дьяволу на груди, объединяющему ещё и руки, тоже «по-» и «летать». Но и спину же его всю и как таковую — она ещё не видела! Да и кому, как не ему, знать — как легко потерять и тяжело вновь обрести их. А «с» головой — и думать не придётся. Буквально! Как и возвращать уже и что-либо. Ведь и у него уже с тем, а и точнее «без», будет — покой и свобода; а «больше» — и не надо. — Соответственно: «ты», как и она…

— Нет… Я — исключение! — Подхватил на лету её мысль Артём, тут же исправляя и одновременно опровергая-подтверждая: как и ещё же — её о нём, но и в её же голове.

— Яс-но!.. Дашь закурить?

— «Дам»!.. — Кивнул он, после чего — отстранил сигарету ото рта и ударил своей левой же рукой, с её руками так же и всё ещё внутри неё, по её же лбу; «слегка», но и с серьёзным и пресекающим на корню любые комментарии, а и тем более «возражения» взглядом. — Сразу же после того, как дам по: губам, затылку и… заднице.

— Не надо!.. — Покачала головой брюнетка и ещё глянула на него взглядом — полным паники и страха; больше и наигранным, но и всё же — со щепоткой реального. — Вот и всё же то вышеперечисленное тобой — болит уже и без «тебя». Спасибо!..

— Ещё пока — не за что!.. — Хохотнул брюнет, выпуская серый же дым губами и носом. — Значит — быстрее дойдёт. Не буди во мне зверя!.. Во-первых, потому что это — недетское зрелище. А во-вторых, потому что… в таком случае — ты хрен меня уже остановишь: и я пойду ловить под горячую руку — всех этих уродов! — И она сглотнула, подтверждая уже и все остальные мысли о нём в своей голове. Пока и он же, в это самое время, развернулся к ней лицом и показал, как в его взгляде полыхнули и прямо-таки «заполыхали» недобрые огоньки, больше похожие и лишь только на языки же «адского пламени». — Хотя и знаешь что… Нет. «Буди»!.. Ведь мне понравилось — «во-вторых».

*

— Допрыгалась дрянь!.. — Рыкнул неожиданно Артём, да и так, что и темноволосую девушку как подбросило, так и отпустило, тут же и парализовав. И прямо на том же самом «лобном» месте, посреди двора, где она и сидела сейчас на коленях: в грязных и подранных тёмно-серых джинсах, побитых белых низких кроссовках и белой же футболке с серым пиджаком поверх, что уже стала и «в цвет» же штанов с «верхней» одеждой, как и «в тон» самого же двора, а и именно — его чёрно-жёлтой же земли с песком и серого же асфальта; так ещё и утирая кровь с лопнувшей губы и разбитого носа — тем самым «его» же платком! Пока и рядом же всё обычным ходом — шла жизнь: журчал небольшой белый гипсовый фонтан, шуршала редкая низкая зелёная трава вместе с небольшим садиком разноцветных цветов у самого входа; а чуть поодаль — шелестели массивные деревья и кустарники, выстроившиеся тёмно-зелёным лесом и за пределами же всё белого бетонного трёхэтажного здания, «дома», огороженного бело-чёрным же железным забором с золотым напылением на фигурках демонов и ангелом с людьми, с чёрными бетонными колоннами и золотыми рамами белых деревянных окон!

Что ж, но и просить о том, чтобы вокруг не собиралась толпа — было и впрямь бесполезно: драки и смерть — всегда как притягивали, так и будут же «притягивать» зевак. Как ни крути, да, но это так! Любое горе — интересней и слаще, захватывающе, чем такое же и «счастье»: ведь и не вызывая зависти и жалости с состраданием, слабости — оно вызывало силу и злорадство. Воззвало, притянув, и в этот раз. И всех же домочадцев! Ну а девушке же и до — лишь оставалось молить да и только о том, чтобы Тёму запрягли где-то, не столько и важно — где, сколько — как и насколько, «на тяжело» и «подольше»! И лучше бы ещё — и «подальше» отсюда. Пусть даже — и в том же всё его любимом спортзале: с тренажёрами. Или на таком же заднем дворе у леса — и с деревянными же брусьями и турниками. Но и эта мечта-мольба — не исполнилась! Ведь и он уже — стоял там! Не в куче народа, окружившей жертву-её, как на ринге и частью, коршунами же, летающей над головой, а частью и гиенами — ходящей вокруг, почти топча и приминая остальных же, чтобы лучше видеть. Он стоял — у входа! Только же и открыв — одну из двух створок белой деревянной входной двери с двумя золотыми большими кольцами. Но и этого же хватило, чтобы разглядеть случившееся: где-то — над всеми, а где-то — и меж ними. Да и просто — услышать и почувствовать. Ощутить — соль и металл, повисшие в воздухе. И сложить: два плюс два. А и точнее вычесть и: один минус один! Упала — не сама: ей помогли! А судя по ранам и уже почти «зацветающим» синякам — «хорошо» помогли. Ну а ему же, в свою очередь, нужно было помочь — им. И в обратку. Ответить. Или одной: «ей». На месте уже разберётся! И, тут же сорвавшись с места, рванул обратно, сметая всё и всех, вся на своём пути — в поисках лишь одной личности, «своей» уже жертвы и именно для «хищника», желающего ответного мяса и такой же крови. Ответных и слёз! Желательно — только на его глазах. Не подпуская — «ту»! Олесю же, что и более-менее же уже привстав и встав, пустилась сразу же вслед за ним, лишь и делая попытки бежать, но и только идя, не быстро, прихрамывая и то и дело: опираясь разбитыми руками на белые же бетонные стены, волоча побитые ноги по светло-бежевому же паркету и под чёрным же, отражающим всё, потолком. Словно бы — и ад уж разверзся! И бездна не только взглянула в бездну, но и поглотила всех и вся, всё, поселившись рядом: уже и не напоминая о себе, между фраз и тонко намекая, говоря, а там и крича прямым текстом: «Я — над вами; и вас — вижу! За всеми — слежу! Всё и всех, в том числе и про «всё» — знаю! Скрупулёзно и дотошно выбираю; и сразу — прибираю!».

*

— Просыпайся… — Коснулся левой, и ближе же к себе, руки девушки своей правой Артём и тут же вернул её на чёрный кожаный руль, покрутив головой и слегка размяв шею: стараясь избавиться от тянущего и сжимающего, душащего ощущения чёрной рубашки, застёгнутой на все пуговицы и под самую же голову — от чёрного же галстука. И как бы странно ни выглядело и ни звучало, но первый и, скорее всего, не единственный момент во всей его и жизни же брюнетки рядом — требовал «тотал-блэк» дресс-кода: вместе с чёрными же брюками со стрелками и такими же туфлями на небольшом квадратном каблуке. А осенняя холодная погода — ещё и нашёптывала «в тон» и о чёрном же пальто. Пусть им — и не холодно! Не настолько, во всяком случае, как людям. И они могли — управлять температурой и её же режимом. Но равновесие с балансом и какой-никакой «гармонией» — призывали всё-таки не отличаться и сосуществовать вместе: и уже скорее и именно же — по их образу и подобию; хоть и разве что — бытовому и житейскому. И, не отрывая взгляда от дороги, метаясь им от зеркала к зеркалу и к серому же с белой разметкой дорожному полотну, он изредка бросал взволнованный, но и в то же время строгий взгляд на пассажирку — справа же всё и от него-себя. И иногда, когда уж и совсем уставал держать руки в одном положении, менял их и оставлял одну, облокачиваясь левой на окно, и слева же от себя, держа руль правой; или кладя её — на левое же колено своего компаньона-партнёра же на эту поездку да и в принципе, оглаживая и массируя: особенно в моменты — когда мышцы затекали и она начинала их расправлять, подтрясывая ногами.

— Уже приехали? — Спросила проснувшаяся и размяла уже и свою шею, чуть покрутив головой, затем и вновь же — кутаясь в своё черное «пальто-одеяло», стараясь не выпускать из него тепло: от только недавно окончательно согревшегося внешне тела — при закрытых окнах в чёрном кожаном салоне, включённом обогревателе и окоченевшей буквально душе. Она просто вымерзла — изнутри! Но и всё вытягивала чёрные рукава тёплой толстовки с капюшоном до кончиков пальцев с коротким чёрным же маникюром, в то время как и сам капюшон — натягивала через всю голову с выпрямленными тёмно-каштановыми прядями и почти что утягивала его на самые глаза, скрывая тем самым и верхнюю половину своего лица с чёрными тенями на веках, бежево-серым контурингом на скулах и тёмно-коричневой, почти чёрной, как и её глаза, глянцевой помадой на губах; параллельно же ещё и ноги в чёрных джинсах, заправленных от колен в чёрные ботинки на такой же шнуровке и небольшом квадратном каблуке, время от времени сама, а иногда и с помощью, и благодаря же, Артёма, между снов и явью — растирая своими ладонями.

— Почти подъезжаем… — Хмуро, но и в этот раз уже «сдержанней», ответил он.

— Опять — злишься? — Коснулась тут же уже и его же правой ноги своей левой рукой, высунутой ненадолго из-под пальто, она.

— Да я п… просто не понимаю!.. — Рявкнул брюнет, почти и вновь же срываясь, но и до последнего же, «победного» — удерживая поводья и сдерживая ими свой же порыв: готовый вот-вот же сорваться не только с них, но и с цепей его собственного же ада и рая, не говоря уж и о Земле, в одном — и понестись. — Почему? Зачем?.. Кому это всё — нужно?!

— Всем… — Спокойно и вновь же констатировала факт брюнетка.

— Ну вот пусть тогда эти «все» — и едут к чёрту на куличики! — И, подняв свою правую руку с руля, указал, вроде как, и это же самое направление, на деле же и «их» же всё, указательным пальцем — вперёд. — Мы-то там и каким боком затесались?.. Или меня вырубало на тех моментах, когда вы с ней дружили? Что-то я не припомню такого: ни того, ни другого! Она тебя — унижала. Жизни — не давала… А теперь, когда умерла, всё ещё продолжает мешать жить! Вездесущая баба!.. Даже после смерти — не может ус- и упокоиться.

— Артём! — Осадила его порыв и пыл, наконец, пусть и вновь же только на этот раз, Олеся, сузив свои карие глаза. — Прекрати!.. Об умерших: либо хорошо, либо никак.